сжимал руку в кулак:
– Немки тоже разные бывают… – о девушке, в Анкламе, Самуил старался не вспоминать. Засыпая в лесах, по дороге, он ворочался с бока на бок:
– Оставь, у тебя просто долго ничего не случалось. С начала войны, с той ночи, с Дорой, когда я в армию уходил… – он закрывал глаза:
– Дора ничего не узнает. Я не сдержался, но такого никогда не повторится. Она нацистка, она в концлагере работала… – Самуил уговаривал себя:
– Мне с ней и не понравилось. У нее никого не было, до меня… – он помнил блеск слез, в ее голубых глазах, белую, нежную кожу, прокушенную губу, струйку крови, текущую вниз, к круглому колену, спущенный чулок.
– Мы с Дорой встретились взрослыми людьми. Немка совсем девочка, двадцать один год… – жена была ровесницей Самуила. Он помнил имя немки, помнил адрес, в Шварцвальде:
– Ерунда, зачем тебе она? Найдешь Дору и Генрика, отыщешь Звезду. Она нам поможет. Ее муж, до войны, евреев в Израиль вывозил… – за всю дорогу Самуил не встретил ни одного еврея. Синагоги, в аккуратных, раньше заселенных немцами городках, лежали в руинах. Ему казалось, что ветер с востока несет запах гари:
– Здесь не строили лагерей… – он оглядывал развалины Бреслау, – отсюда евреев вывезли в гетто, в Краков и Варшаву. В гетто, а потом в лагеря… – ему не пришлось долго искать Звезду.
Авербах увидел лицо женщины на плакате, объявляющем о награде за выдачу командиров, бывшей Армии Крайовой:
– Монах и Меир ее описывали. Но по фото ее даже собственный муж не узнает… – он, исподтишка, рассмотрел на смутном снимке твердый очерк подбородка, высокий лоб, тонкий, изящный нос:
– Она четыре года в подполье провела, а сейчас в партизанах воюет. Не найдут ее русские… – заключил Авербах. Они с Монахом договорились ждать друг друга в Бреслау, каждый день приходя к ратуше, на рыночную площадь:
– Здесь штаб русских сидит… – Самуил смотрел на знакомые флаги, – впрочем, Монах сюда не в форме явится. Не говоря о том, что он никогда формы не носил… – три года назад близнецы доктора Горовиц жили в обители, в Требнице:
– Звезда знает, где ее дети. Рано или поздно она доберется в монастырь. Но не стоит мне одному в Требниц идти. Надо дождаться Монаха… – до войны Самуил давал концерты, в Бреслау. Он хорошо помнил город:
– Монаху я все описал, он не запутается… – стоя на ступенях ратуши, он решил, что надо найти синагогу:
– Или то, что осталось от синагоги, – мрачно буркнул Авербах, – Бреслау большой город, сюда евреи должны вернуться. Может быть, кто-то слышал о Доре и Генрике… – над проваленными крышами, в июньском, ярком небе, щебетали воробьи.
Проводив глазами закрытую, темную эмку, въехавшую на площадь, Самуил пошел к синагоге Белого Аиста.
Требниц
У мраморного саркофага святой Ядвиги Силезской, основательницы обители, трепетали огоньки свечей. Церковь украсили гирляндами и венками