не превратиться в перепела на вертеле. Где камин используют по прямому назначению.
– Да, как-то зябко, – заметила миледи.
– Я замерз, – пожаловался я, почему-то мне не было больно, но стало холодно.
Рошфор подмигнул и вынул из плаща две бутылки вина.
– Вы, граф, прекрасны, как и всегда! – оживилась миледи. – Люсьен, добудь нам бокалы.
Глава 9. Пир победителей
Начали мы, разумеется, со здоровья короля Людовика. Потом, конечно, выпили за мсье Армана и его чудесное спасение.
– Яд, – задумчиво произнесла миледи, поигрывая бокалом, – как это по-женски…
– И по-итальянски, – добавил Рошфор. И тут же поведал нам историю стопятидесятилетней давности, произошедшую, как я понял, во Флоренции.
– Заговорщики напали на Лоренцо Великолепного в соборе, прямо во время службы, но ему удалось укрыться в алтаре, а потом убежать. Он жестоко отомстил своим врагам – Франческо Пацци он повесил прямо на окне его же собственного дворца да еще выпустил ему кишки прямо на мостовую.
– С Медичи шутки плохи, – мрачно высказалась миледи. – Люсьен, не спи, наливай!
Хотя Рошфор тут же вспомнил убийство герцога де Гиза, а миледи – о доминиканце Клемане, зарезавшем Генриха III, почему-то лучше всего я запомнил слова: «яд», «по-женски» и «Медичи», которые с той самой ночи связались у меня в голове воедино.
Две бутылки скоро иссякли, и Рошфор добыл еще – в замке никто не осмелился ему перечить, так что граф с триумфом прибыл из винного погреба с бочонком на плече.
Потом мы пили за здоровье – сначала мсье Армана, потом всех присутствующих по очереди. Потом тосты у нас закончились, и Рошфор предложил пить за родню. Моего семейства нам хватило надолго, причем мы не дошли и до половины моих племянниц и племянников.
Я не помню, как заснул, но проснулся от пинка в лицо. Я почему-то обнимал сапог графа, лежа валетом к нему спиной, а лицом к стене.
На сундуке, служившем мне кроватью, мы как-то уместились втроем – лучше всех устроился граф: его нос утопал в декольте миледи, а щекой он придавил ее прекрасные золотые волосы, не давая ей пошевелиться. Миледи уткнулась ему в макушку и обхватила рукой за талию. Им, наверное, было тепло, а вот я замерз, хотел отлить, пить, да и руку вдруг начало дергать.
Когда я вернулся из отхожего места, Рошфор сидел на кровати, держась руками за голову.
– Скажи, о Ганимед, у нас осталось вино?
Я проверил бутылки – все были пусты.
– Нет, монсеньер, не осталось.
– Сухо, как в пекле! Я отдала бы душу дьяволу за глоток бургундского! – простонала миледи, открывая глаза и страдальчески морщась.
– На сей раз я спасу вашу душу, – раздался вкрадчивый голос Монсеньера. – Утреннее отсутствие горячительного свидетельствует о доверительных отношениях между пьющими, не так ли?
– Да, монсеньер! Вы не оставляете нас пастырским попечением, – миледи припала к руке его высокопреосвященства.
Монсеньер протянул Рошфору бутылку.
– Шамбертен, –