спешили размножаться, учитывая стесненные обстоятельства нашей жизни. А вот людей это не останавливало. Я рос среди них, я играл вместе с их детьми – и я слышал и видел многое… Видел, как наши горняки уступили свое помещение женщине с пятью детьми, потому что понимали, как им трудно в такой тесноте… Видел, как стекольщик с радостью и энтузиазмом набирал учеников как среди нас, так и среди человеческих мальчиков, несмотря на то, что они …менее сообразительные… Как горняки-мальчишки отдавали свой паек фруктов человеческим детям – при одном и том же возрасте они были настолько слабее и мельче…
Видел, как первородный, спустившись к нам, пригласил всех детей к ним наверх… Он стоял среди толпы людей и горняков – такой благожелательный, такой прекрасный, с длинными пепельными волосами и сияющими яркими глазами и старался ответить на все их вопросы, невзирая на желчность некоторых… Он ведь чувствовал их отношение, их постоянную зависть и недовольство… Но пытался отвечать добром на зло, пытался погасить их гнев. И у него это получалось, хотя даже я видел, как он бледнеет, отдавая нам свою энергию, как устало смотрели под конец беседы его глаза.
Этот день я помню до сих пор, ведь тогда я впервые побывал у них, в волшебном саду. У меня не было ни отца, ни братьев и сестер, а только мать. У большинства из нас тогда были разрозненные семьи – кто-то смог спастись от катастрофы, а кто-то и нет. Но я был любознательным ребенком, и тогда, в двенадцать лет, бегал за всеми мастерами по очереди, все пытаясь найти себя.
И вот я стою и с восхищением смотрю на это …волшебное существо. А он уже так устал от постоянных претензий и жалоб, которыми засыпали его люди. И видно, почувствовал мой взгляд, удивленно так оборачивается и лично мне искренне улыбается. Я и замер в восторге. А он мне руку протягивает и говорит: «Пойдем с нами, я покажу тебе нашу жизнь.» Так за руку и завел в лифт меня и еще десяток детей разных возрастов – и наших, и людей… Кстати, человеческие родители не любили такие экскурсии – ведь между собой они все ругали первородных и не хотели, чтобы их дети увидели правду. Мы поднялись, а Лариэн – так звали этого первородного – прямо вздохнул с облечением, ступив под сень деревьев и улыбаясь им, как старым друзьям. Потом присел передо мной, имя спросил, о родителях, а потом и говорит: «Твоя душа чиста и открыта, маленький горняк. Если хочешь – ты можешь приходить к нам в гости. Мой брат все вам покажет.» Потом так глаза закрыл, немного помолчал и опять открыл и улыбается. А из-за деревьев выходит мальчик, почти как я, чуть старше и спрашивает у него: «Ты звал меня, брат?» Тот отвечает: «Лориэль, покажи все этим детям, и угости фруктами. А это Креон. Ты видишь?» Мальчик на меня так удивленно смотрит, ресницами машет и прямо расплывается в улыбке. А потом за руку меня схватил и повел все показывать…»
В этом месте, ребят, Креон совсем расклеился – так горько рыдал, прямо сердце разрывалось от жалости. Сайян на него растерянно смотрит, а я Апреля прошу: «Ну сделай же что-нибудь, ты же можешь!» А Апрель от всех этих