почти бросила ткань ей на колени, и ее пухлые губы при этом презрительно дрогнули. Гуннхильд поежилась: эта женщина уже была ей врагом, хотя они не обменялись еще ни единым словом. Вместо того чтобы поднести ей подарок, Гуннхильд невольно вынудила ее отказаться от собственной обновки. Но что она могла поделать? Отвергнуть этот дар? Тогда она навлекла бы гнев Харальда, а что этого делать не стоит, Гуннхильд уже хорошо знала.
Вскоре Гуннхильд уже почти весь день проводила на ногах. Усадьба Горма была заметно больше Слиасторпа: двор, окруженный частоколом, насчитывал сотни по три шагов в длину и ширину. Там был огромный хозяйский дом, построенный из поставленных стоймя толстых досок на бревенчатой основе, с высокой дерновой крышей и дымовыми отверстиями под ней. В средней части располагался пиршественный зал, по обычаю называемый «теплым покоем», поскольку на земляном полу его, между резными опорными столбами крыши, располагалось три больших очага. Между столбами и стенами тянулись деревянные помосты: днем на них сидели, а ночью спали головой к огню – так они были широки. Для семьи хозяина имелись отдельные помещения в концах дома, в том числе женский покой, где жила Ингер и служанки; кроме лежанок и сундуков, там находилось несколько ткацких станов и прочие принадлежности для женских работ. С другой стороны от теплого покоя была поварня, где в больших черных котлах ежедневно готовили еду на сотни человек – домочадцев, челядь, дружину. Хирдманы жили в другом доме, столь же большом, внутри той же ограды; для гостей имелся третий дом. Прочее место занимали хозяйственные постройки, мастерские, домики ремесленников и более богатых хирдманов, имевших собственные семьи и хозяйства.
Гуннхильд все еще кашляла и была слаба, но лишь изредка уходила прилечь. Остальное время дня она проводила в девичьей, иногда в гриде, где королева Тюра, ее дочь и невестка со служанками днем пряли и шили. Гуннхильд тоже взялась за прялку. Но беседа велась в основном между Тюрой и Асфрид: две пожившие женщины рассказывали молодым о своих общих предках и деяниях минувших лет. Нередко послушать их приходил Кнут, а однажды даже Харальд присел ненадолго на скамью. При этом он не сводил глаз с Гуннхильд, но она не смотрела на него.
– Конунг Горм вчера говорил со мной о тебе, – тайком сказала ей Асфрид как-то утром. – И Тюра тоже. Горм не прочь сосватать тебя в жены своему сыну.
У Гуннхильд вдруг упало сердце.
– Которому? – невольно вырвалось у нее.
Вдруг так ярко представился Харальд, обнимающий ее, что стало жарко.
– Кнуту, разумеется, – удивилась Асфрид. – Харальд младше и уже женат.
– Это не настоящая женитьба, – пробормотала Гуннхильд, сама стыдясь своей глупой ошибки.
– Да, не настоящая, но у Кнута нет даже такой жены, а невеста твоего происхождения полагается ему как старшему. А главное – я к тому веду, – что сам Кнут очень хочет видеть тебя своей женой, а Харальд противится этому.
– Вот как! – Гуннхильд вскинула глаза. – Харальд не хочет, чтобы Кнут на мне