ли вспоминала, не забыла ли чего. Хон не сводил с нее глаз. Хотя ни на что не надеялся.
Ефима в последний раз рассеянно мазнула по нему взглядом, снова отсутствующе-пусто улыбнулась и направилась к двери. Котомку она повесила на плечо, сундук плыл следом. Она не обернулась. Не потому, что наказывала его, – просто было незачем.
Хон закрыл глаза.
Лучше бы она еще испытывала к нему хоть что-нибудь. Злость, ненависть, да пусть даже презрение.
Что угодно.
– Коврижку? – Наместник гостеприимно подвинул плетенку поближе к Хону.
Тот потянул носом и аж зажмурился от вкусного медового запаха.
Через занавесь дикого винограда на дощатую террасу лился солнечный свет – утренний, мягкий. Поглаживал теплыми пальцами столики и еду-питье на них, плетеные стулья, сухие доски пола и полотняную шторку, что прикрывала наместников кабинет от жары и от мух.
Жаль, что его стряпуха не кладет в коврижки орехов: утверждает, что эти гномские затеи – излишества или, говоря стряпухиным языком, «Не пойми чего удумки». Хон считал, что ей просто лень возиться.
Он отпил глоток отвара из малины и впился зубами в коврижку. Восхитительно!
Наместник, Террибар, с одобрением следил, как старшина городской стражи поглощает печево.
– Еще бери, – подбодрил наместник. – А то, гляжу, совсем с лица спал за эти дни. Посмурнел, побледнел. Отощал. Скоро сможешь за мною прятаться.
– Не дожжешшса, – невнятно прочавкал оркоподобный Хон и повел широченными плечами. Проглотил кусок и добавил: – Таких, как ты, за меня троих спрятать можно, Террий.
Наместник, молодой, тонкий, шустроглазый, выглядел рядом с Хоном как куница, примостившаяся подле медведя. Пучок солнечного света попадал через листву на его щеку и темные волосы, вылавливал в коротких темных кудрях медные сполохи.
– Панибратствуешь, – укорил Террибар.
Старшина стражи фыркнул. А как официальничать с человеком, который моложе тебя на десять лет и с которым отношения почти дружеские? Даже если по форме один другому подчиняется.
К тому же Террибар никогда не задирал носа. Молодой, а толковый. Понимает, что одно дело делаем, что в мире надо жить, подходы искать, отношения налаживать.
– Еще кружечку? – Наместник поднял кувшин, долил отвара себе и старшине стражи.
Хон взял из плетенки новый кусок печева.
Ефима всегда добавляла орехи в коврижки, не ленилась возиться. Напротив, она всегда говорила: если мельчить орехи в ступке, при этом думая о ком-то неприятном, то занятие тут же обретает смысл и дело движется споро.
В последние месяцы Ефима не пекла коврижек. Оно и к лучшему: Хон очень хорошо понимал, чье лицо она бы представляла на дне ступки. А печево наместниковой стряпухи и без орехов получилось замечательным.
Террибар тоже потянулся к плетенке.
– Люблю утро, – поделился он. – Неспешный завтрак, свежий воздух, солнце мягкое. Можно выпить две-три кружки отвара, не забивая голову никакими делами.
Хон