неофитов.
– Главное в нашем деле – мантры, – говорил он, умело счищая вилкой в тарелку шашлычные куски с шампура. – Основа духовной практики – киртан. Ну, и – бескорыстие, разумеется. Освобождение от материального гнета.
– Какой–такой «киртан»? – отчего-то смутилась мать Кафкина.
– Групповое пение имён Кришны, – пояснил Павел. – Но это не та «групповуха», о которой Вы, мамаша, подумали.
– Да ничего я и не думала, – обиделась отчего-то Леонида Георгиевна. – Пойду отдыхать. Не буду вам мешать.
Она удалилась, а остальные еще сильнее ощутили духовную близость.
Павел продолжил речь, постепенно понижая голос до доверительного шепота:
– Я явился, чтоб научить вас, братья и сестры, чистой и безоговорочной любви к Кришне. Истинно говорю, что настанет время, когда имя Кришны будут воспевать на всех перекрестках – хоть в Воркуте, хоть в Ялте. Мы возьмем свои мриданги и караталы и начнем киртан у вас прямо на площади Ленина. Посудите сами: зачем нам имущество, если Кришна – с нами?!
Кафкин бросил взгляд на жену и обомлел: та внимала оратору, как завороженная. Черт его знает, может, дым от палочек так влиял? Впрочем, и самому Григорию Францевичу все происходящее нравилось, чем-то напоминая политзанятия, что проводил он с личным составом. Хотя, конечно, слово «караталы» было довольно подозрительным.
– Вот, читайте! – Павел выхватил из складок оранжевой простыни-одеяния пачку ярких книг и потряс ими над лысой головой. – «Бхагавад-гита» и «Шримад-Бхагаватам». Помните о Кришнамурти и всегда оставайтесь на высоте, никогда не спускаясь. Занимайтесь сознанием Кришны и пойте мантры. Харе Кришна, Харе Рама, братия!
Наступила пауза, а затем пришел черед и самого юбиляра поделиться мыслями о жизни с окружающими. Да и нужно было дать информацию Приблудову. Тот, впрочем, вместо того, чтобы записывать откровения Кафкина, налегал на шашлык.
Вдыхая необычный аромат чадящих иноземных палочек, чуть взгрустнувший Григорий Францевич рассказывал гостям о своем славном боевом пути – как он собственной грудью защищал Родину от агрессивного блока НАТО и американских авианосцев. Потом Валентина читала ему стихи-посвящения, потом пели песни, потом Приблудов кричал, что завтра непременно придет с магнитофоном и запишет все подвиги Григория Францевича, потом внимание всех снова переключилось на захмелевшего от непривычки кришнаита, который мантры на непонятном языке стал заменять русским матом.
– Во всем, бляха-муха, надо соблюдать меру! – кричал гость в оранжевых простынях. – Мяса – ни крошки, спиртного – ни грамма. Есть только скоромное, только плоды, овощи, зерно и травы! Мой номер – двести сорок пяяяяяять! На телогреечкееееее – печаааааать! А раньше жил я на Тагаааааанкееееее … учил босссссотуууу вороваааааать!
Он упал лицом в селедку под шубой и затих.
– Мы с Вами еще переплюнем Полякова с его ста днями до приказа, – самодовольно произнес журналист Приблудов, обращаясь к юбиляру. – Завтра начнем большое