мысли переживает. Смотришь на него, а он спит и во сне видит поезд. Едет этот поезд по степям, а за окном – поля: сурепка, клевер, кукуруза, кормовые культуры, и все они цветут. Открывает человек окно, а там ветер. Ветер такой крепкий, а теплый, с духом цветов, земли, и платок он с головы срывает, и волосы треплет, причёску портит, и груди он обдувает, так что соски твердеют. А в купе сидит молодой офицер. И так на человека смотрит, так смотрит: как будто под юбкой всё видит. И улыбается. Взять бы его и прижать к грудям сильно-сильно… Прям задушить его… Я всё понимаю, что человеку снится. И кровь у него знаешь, какая? У нее не только свой вкус есть, у нее звук свой есть. Она прямо звучит в ушах у тебя. Это рассказать нельзя, Петровна. Или снится человеку, что сосед его со скотниками сговорился и поджидает у клуба. И он подходит к клубу и прямо на них идет. Соседа кулаком по шее, механизатора Витюху в морду, что, взяли?! Сзади на тебя кинулись, а ты пригнулся, и с разворота под дых. Или, например, снится человеку, что он распаковывает новый телевизор. Жена ходит серьёзная, под серьезностью скрывает свой восторг. Шутка ли – цветной, самый большой, самый лучший. Напротив дивана его, на тумбочку, поставили, а как антенну настроить, ни черта непонятно, и страшно, и весело. А парторгу снится, что его хвалит генеральный секретарь. И парторг весь прям улыбается во сне. Я, когда прихожу, они спят, они, как дети, все. Я их не бужу, они от этого только крепче спят. Они лежат передо мной, ничего сделать не могут, как будто мне их отдали. А я… у меня силы столько, я одним движением убить могу. Но слежу за собой, мне эта паника ни к чему. Я – осторожно-осторожно, неслышно совсем. А сам аж весь дрожу, аж в ушах у меня звенит. Только потом, когда голод успокаивается, что-то меня грызет. Предчувствия какие-то. Что-то на страх похожее и на тоску. И к могиле тянет: полежать, отдохнуть. Но это не сильно грызет, скоро проходит.
– Что с тобой делать, не знаю, – вздохнула Елизавета Петровна. – В плохую историю ты попал. Чем тебе сейчас лучше, тем тебе потом хуже будет.
Елизавета Петровна обратила внимание, что он намного больше походил теперь на живого человека, чем тогда, в первый его приход.
Глава 18. Затишье
Прошло три дня после эвакуации детей – и как-то ранок на шее ни у кого не видели. И вроде симптомов таких, чтоб человек прямо падал – тоже не было. Ну иногда кто-то плохо себя чувствовал утром. Но это и без вампира бывает.
Нинку похоронили. Официальным диагнозом так и осталась сердечная недостаточность. И на этой сердечной недостаточности парторг настаивал с пеной у рта, а фельдшер по слабости характера не возражал. Мнения в конце концов разделились: а хрен его знает, может и правда сердечная недостаточность? Удивительно, конечно, в таком возрасте. Но уж во всяком случае не более удивительно, чем вампир. Тем более, что вскрытие, действительно, установило, как причину смерти, остановку сердца.
Дел было по горло, и вампир не то чтобы стал забываться, но ощущение от его присутствия становилось каким-то не острым. Вот тогда-то парторг и сказал директору совхоза:
– Люди стали меньше