ящие звезды.
В сравнении с ними я становлюсь крошечной. Я больше не на земле.
Все мы мечтаем о небе и летаем во сне, но в этом сновидении я не летаю, я плыву, и подо мной океан из ветров.
Я говорю «сновидение», но оно кажется более настоящим, чем вся моя жизнь.
Глава 1
{АЗА}
Я хронический пациент.
Вот что я говорю людям, когда нет настроения отвечать на всякие дурацкие вопросы. Это моя дежурная шутка.
Она пресекает любые попытки завести со мной разговор, а заодно избавляет собеседника от необходимости подавлять зевки и делать сочувствующий вид. А если сдобрить ее извиняющейся улыбкой, больше похожей на гримасу отчаяния, то беседа гарантированно закончится ровно через пять секунд.
Аза: «Да со мной ничего такого серьезного. Не переживайте. Я просто хронический пациент».
Собеседник: «Э-э… м-м… а-а. Сочувствую. То есть поздравляю. Вы же сказали «ничего серьезного»! Это же хорошо!»
Аза (скривившись): «Спасибо, что поинтересовались. Это страшно мило с вашей стороны».
Подтекст: Это нисколько не мило. Отвяжитесь наконец.
После этого расспросы обычно прекращаются. В отличие от близких посторонние люди по большей части ведут себя тактично. Хотя замещающему учителю, на глазах у которого у меня начался такой сильный приступ кашля, что пришлось вызывать «Скорую», подобная деликатность, должно быть, далась нелегко.
Люди не хотят напоминать мне о том, что я, несомненно, и так знаю. И, поверьте, я действительно об этом знаю. Не глупите. И меня за идиотку не принимайте.
Это вам не «Маленькие женщины». Бесс, вся такая милая и болезненная, всегда вызывала у меня рвотный позыв. И главное, никто не догадывался, что она умирает, хотя это было совершенно очевидно. В таких книгах стоит только кому-нибудь закутать вас в одеяло, а вам невзначай слабо улыбнуться в ответ – все, вы покойник.
Поэтому слабо улыбаться я себе не позволяю, даже если действительно чувствую слабость. Иной раз лучше вообще сделать вид, что все в порядке. Не хочу превратиться в прикованного к постели больного, который доставляет всем одни лишь неудобства.
Пиф-паф, умер ты. Закрывай глаза и спи.
Примечание. Инвалид. И кто только придумал называть тяжелобольных людей словом, которое происходит от прилагательного со значением «недействительный»?
Итак, тема смерти регулярно всплывает в моем присутствии. Взрослые не любят говорить о смерти. Честное слово, я и сама не люблю о ней говорить – в отличие от своих сверстников.
Они только ее и обсуждают: СМЕРТЬ СМЕРТЬ СМЕРТЬ. Их разговоры похожи на нескончаемый репортаж обо всех трагических происшествиях на земле. Они просто до неприличия очарованы смертью.
Ничего, что некоторые из нас – те, кто, скажем, смертельно болен, – не так уж сильно ею очарованы? Ничего, что некоторым из нас не так уж приятно находиться в одном помещении с людьми, которые постоянно обсуждают смерть знаменитостей – от передоза, в автокатастрофе или в результате загадочного нервного срыва?
Подростки любят плакать и мелодраматично рассуждать о том, что и в нашем возрасте люди умирают. Это я вам говорю как человек осведомленный в подобных вопросах, как человек, годами игравший роль Той Самой Девочки, С Которой Я Был Близко Знаком И Которая Однажды Трагически Умерла.
Правда, я еще не умерла. Я все еще тут, и именно поэтому меня так раздражают все эти романтизированные готические фантазии о смерти.
Взрослые говорят о ней куда менее охотно. В мире взрослых смерть – это своего рода Санта-Клаус, только у него все наоборот. Он забирает подарки и с большим мешком за плечами карабкается вверх по трубе, а затем садится в повозку, запряженную восьмеркой оленей, и увозит с собой всю твою жизнь: воспоминания, и бокалы для вина, и кастрюли, и сковородки, и свитера, и горячие бутерброды с сыром, и бумажные платки, и эсэмэски, и уродливые комнатные растения, и шерсть трехцветных кошек, и помаду, израсходованную только наполовину, и нестиранное белье, и письма, которые ты старательно писала от руки, но так и не отправила, и свидетельства о рождении, и сломанные кулоны, и одноразовые носки, которые протерлись за то время, пока ты носила их в больнице.
И записки, которые ты вешала на холодильник.
И фотографии парней, по которым ты сохла.
И платье, в котором ты пришла на школьный вечер, где в итоге танцевала одна, – еще до того, как стала слишком слабой для таких нагрузок и начала от них задыхаться.
И, наверное, там же будет твоя душа или что-то вроде того – впрочем, об этом всерьез размышлять не стоит.
В любом случае в Санта-Клауса взрослые не верят и очень стараются не верить в Санта-Клауса Наоборот.
В школе вся эта ситуация с редкой болезнью и неминуемой гибелью придала мне загадочности в глазах сверстников. В реальном мире я стала самой настоящей проблемой. Щелк – взволнованный взгляд, щелк – озабоченное лицо. «Может быть, тебе, Аза, с кем-нибудь