хлопка, но советник элегантно развернулся и удивительно мягко закрыл за собой дверь. Это было необычно, ведь его руки дрожали от напряжения. Эверли предположила, что он привык вымещать свое раздражение не на предметах, а на живых.
Потом она наблюдала, как он остановился перед ковром, разулся, дошел до центра покоев и качнул головой.
– Трусишь, Лурко́, – на этот раз тихо, даже тоскливо произнес он.
Далее Трейвел подошел к камину, но не стал его разжигать, вместо этого зажег свечи, что стояли на камине.
Едва он это сделал, в дверь постучали.
– Да? – громко спросил он, предпочитая, чтобы его не беспокоили. Но вслух больше ничего не сказал.
– Это Ба́рет, господин советник. Я принес вино.
Трейвел сам подошел к двери и вернулся обратно с бутылкой. Однако, сжимая в руке вино, думал он в тот момент явно о другом. Подняв глаза, он стал всматриваться в темные углы. Его босые ноги утопали в мягком ковре. Лундес внимательно следила за его освещенным свечами силуэтом.
– Кто здесь? – спросил он негромко. – Я чувствую ваше присутствие.
Разумеется, Эверли не ожидала, но быстро сориентировалась и спросила, не отходя от стены:
– Вы боитесь?
Трейвел тут же определил источник звука и остановил взгляд на стене с портретом и картиной.
– Выходите, я вас не трону, – спокойно предложил он.
Лундес подождала, пока он посмотрит именно на картину, и тогда проявилась. Первые мгновения Трейвел молчал, потом приступил:
– Кто вы? – Теперь он ожидал быстрого и честного ответа.
– Бонниата, – сказала Лундес и стала ждать его реакции. Она не улыбалась, ведь Трейвел вполне мог оказаться тем самым предателем.
– Бонниата, – лишь повторил ее слова советник и глянул на картину. – Ах да. Вы же вышли из ее изображения. На самом деле художник изобразил ее так, как велела ему фантазия, но ведь Бонниата – это миф…
– Считалась мифом. – В душе Лундес порадовалась, что выбрала именно изображение Бонниаты на картине: стройная, высокая, темноволосая, но мрачная особа, красное платье которой было ярким пятном на изображении. – Талантливый художник, – оценила Эверли. – Только вот лицо на картине слишком мрачное.
– Насколько мне известно, Бонниата и должна быть мрачная. – Советник пронзил эльфийку взглядом, отчего Лундес пробрало до костей. – Есть версия, – продолжил он, – что Бонниата – это смерть. Ну и что она забыла в моих покоях?
– Быть может, ваше время пришло? – подхватила Эверли. – Не думали об этом?
– Смерть? От чего же? – Трейвел даже рассмеялся, и, надо сказать, это был приятый и добрый смех. – От вина? – спросил он. – Так я его еще не пил, но вряд ли оно отравлено. От остановки сердца? Я не слабый, такие вещи не про меня. Или, может, лучше закрыть окно? Кстати, не через него ли вы пробрались сюда?
– Тут высоко, – напомнила Лундес, но играть роль ей становилось