не услышали.
Роман остановился, заметив две затаившиеся в тени фигурки, и осторожно отступил за кусты цветущей калины. Девушки спорили яростным шепотом. Бард хотел тактично удалиться, но в разговоре промелькнуло имя Рене, и либер прислушался.
– Ты уверена, что он эландец? – Голосок был звонкий, совсем детский, но его обладательница держалась с собеседницей как с несмышленышем.
– Уверена… Он ехал рядом с герцогом, но его здесь нет. – В тоне слышалось горькое разочарование.
– Герцог пришел один. С ним не было никаких рыцарей, я спрашивала. Только воины из свиты, и все они тут бывали. Новенький только один, но он белобрысый. И курносый.
– У того были золотые кудри, синие-синие глаза и плащ тоже синий…
– У сигурантов[39] Арроя плащи темно-синие с белым подбоем, и на них знак Полнолуния.
– Он друг герцога. Белочка, он должен быть где-то здесь!
За спиной раздалось вежливое покашливание, и собеседницы резко обернулись и замерли, напомнив потревоженных котят. На залитой лунным светом поляне стоял немыслимо прекрасный рыцарь в светлом платье и коротком плаще. На груди красавца трепетал цветок, светлые волосы ласкал весенний ветер. Незнакомец склонился в изящном поклоне:
– Сударыни! Умоляю простить мою навязчивость, но мне показалось, что у вас ко мне какое-то дело. Чем могу служить?
Спорщицы молчали. Та, что постарше, смотрела на пришельца с такой мукой в огромных глазах, что тот растрогался чуть ли не до слез, что не помешало ему узнать девушку: эта она подносила гостям вино на площади у ратуши. В ночном саду таянка выглядела еще очаровательнее. Вторая была скорее подростком, чем девушкой.
– Так это она тебя искала? – заявило это чудо с растрепанными волосами. – А ты действительно очень красивый. Ты рыцарь?
– Я – либер, сударыня.
– А у эландцев ты что делал?
– Монсигнор Аррой удостоил меня своей дружбой, моя госпожа. Разрешите представиться – Роман че Вэла-и-Пантана.
– Это ты?! А я много твоих песен знаю, только думала, что ты – старый или даже умер. Ой, я не должна была так говорить… А Марита в тебя влюбилась. Это вот она Марита. Она моя тетя, если смотреть по матери, но мой дедушка… Ее отец говорит, что таким в замке не место. А мы с Шани, с отцом, думаем, что он дурак. То есть это я думаю, что он дурак, – поправилась девчонка, – а отец просто говорит, что дед не прав и что его скромность хуже гордости. Я – Белинда-Лара-Эттина, графиня Гардани…
Белинда-Лара-Эттина болтала, а Роман не мог отвести глаз от замершей Мариты, выглядевшей словно прелестное мраморное изваяние – только тоненькие руки теребили цветущую ветку.
Днем таянка не показалась барду и вполовину такой прекрасной. Она могла поспорить красотой с эльфийками, но в отличие от них производила впечатление удивительно хрупкой и беззащитной. Ее прелесть была прелестью цветка или бабочки, которым отпущена недолгая жизнь, в то время как Светорожденным больше пристали сравнения со звездами или драгоценными камнями.
Усилием