огород. Воду приходилось качать из резервуара с узким горлом – за домиком их выстроилась целая обойма; полив все грядки и клумбы, мы уселись у Приаповой беседки, окруженные непривычным для греческого лета свежим ароматом сырой земли.
Он занялся дыхательной гимнастикой – еще один ритуал, которыми, очевидно, заполнено все его время; потом улыбнулся и продолжил разговор, оборванный ровно сутки назад.
– Расскажите о своей девушке. – Не просьба, а приказание; точнее, отказ поверить в то, что я вновь отвечу отказом.
– Да и рассказывать особенно нечего.
– Она вас бросила?
– Нет. Сперва было наоборот. Я ее бросил.
– А теперь вам хочется…
– Все кончено. Слишком поздно.
– Вы говорите как Адонис. Вас что, тоже кабан задрал?[50]
Наступило молчание. Я решился. Мне хотелось открыться с тех самых пор, как выяснилось, что он изучал медицину; теперь он, может, перестанет подшучивать над моим пессимизмом.
– Вроде того. – Он внимательно посмотрел на меня. – Я подхватил сифилис. Зимой, в Афинах. – Он не отводил глаз. – Сейчас все в порядке. Кажется, вылечился.
– Кто поставил диагноз?
– Врач из деревни. Пэтэреску.
– Опишите симптомы.
– Клиника в Афинах диагноз подтвердила.
– Еще бы, – сухо сказал он; так сухо, что я мгновенно понял намек. – Так опишите симптомы.
В конце концов он вытянул из меня все до мелочей.
– Я так и думал. Мягкий шанкр.
– Мягкий?
– Шанкроид. Ulcus molle. В Средиземноморье этот недуг весьма распространен. Неприятно, но безобидно. Лучшее лечение – вода и мыло.
– Какого же черта…
Он потер большим пальцем об указательный: в Греции этот жест обозначает деньги, деньги и подкуп.
– Вы платили за лечение?
– Да. За этот специальный пенициллин.
– Выброшенные деньги.
– Я могу подать на клинику в суд?
– А как докажете, что не болели сифилисом?
– Вы хотите сказать, Пэтэреску…
– Я ничего не хочу сказать. С точки зрения врачебной этики он вел себя безупречно. Без анализа в таких случаях не обойтись. – Он будто выгораживал их. Чуть пожал плечами: такова жизнь.
– Мог бы предупредить.
– Наверное, счел, что важнее уберечь вас от болезни, чем от мошенничества.
– О господи…
Во мне боролись облегчение (диагноз не подтвердился) и гнев (я стал жертвой подлого обмана). Кончис продолжал:
– Будь это даже сифилис – почему вы не могли вернуться к любимой девушке?
– Знаете… сложно объяснить.
– Такие вещи объяснить всегда непросто.
Понемногу, понукаемый его вопросами, я путано рассказал об Алисон; отплатил за вчерашнюю откровенность той же монетой. И опять не ощутил его сочувствия; одно только плотное, беспричинное любопытство. Я сказал, что недавно написал ей.
– И она не отвечает?
Я