он такой. Я не знаю, что он будет делать. – Николас замолчал, а потом произнес тихо, будто обращаясь к самому себе: – Я не знаю, что случится со мной, когда это произойдет. Может, у них вообще нет на меня планов.
– Не кажется ли тебе, что ты гадаешь на кофейной гуще? – спросил я. – У тебя ведь нет достоверных данных?
– Нет, – признал Николас.
– Давно у тебя появилось это предположение?
– Не знаю. Я их записываю.
– В порядке убывания вероятности?
– В том порядке, в каком они ко мне приходили.
– И каждое, – подхватил я, – в то время казалось тебе правильным.
– Одно из них наверняка правильное, – произнес Николас. – В конце концов я пойму. Я обязан понять.
– Ты и в могилу можешь сойти в полном неведении, – сказала Рэйчел.
– Рано или поздно я пойму, – упрямо пробормотал Николас.
Или нет, подумал я; возможно, Рэйчел права. Николас будет вечно бродить в потемках, кипа записей разбухнет от новых теорий, каждая – все более мрачная, смелая, дерзкая. А потом личность, которая сейчас ворочается внутри моего друга, войдет в силу, возьмет все в свои руки и закончит записи за него. Николас сколько угодно может писать: «Я думаю… полагаю, что… уверен… наверняка…» А потом древний человек пробудится к жизни и запишет последнюю строку: «Он был прав. Так и есть – это я».
– Во всей этой истории меня постоянно волновало одно, – сказала Рэйчел. – Как он поведет себя по отношению ко мне и Джонни, если его сумеют пробудить? По-моему, сегодняшние события показали, что он будет заботиться о Джонни.
– А возможностей у него больше, чем у меня, – добавил Николас.
– И ты не станешь сопротивляться? – возмутился я. – Будешь пассивно ждать, пока он тебя одолеет?
– Я жду этого с нетерпением, – сказал Николас.
– У вас тут поблизости сдается квартира? – спросил я Рэйчел. В конце концов, почему бы писателю не пожить там, где ему вздумается? Разве он привязан к одному месту?
– Думаешь, твое присутствие ему поможет? – чуть улыбнулась Рэйчел.
– Ну что-то вроде этого, – ответил я.
Глава 8
Они оба очевидно смирились с тем, что в Николаса вторглось нечто; в их поведении сквозила покорность. Мне же все происходящее казалось неестественным, кошмарным, чем-то таким, от чего надо отбиваться любыми доступными способами. Поглощение человеческой личности этим… ну, в общем, тем, что поглощало – чудовищно!
При условии, что теории Николаса верны; на самом-то деле он скорее всего заблуждается. И все равно, я хотел быть рядом. Многие годы Николас был моим лучшим другом и все еще оставался им, хотя нас разделяли шесть сотен миль. Кроме того, мне тоже стала нравиться Пласенсия.
– Красивый жест, – сказала Рэйчел. – Не покинуть друга в трудное время…
– Это больше, чем жест, – возразил я.
– Пока ты еще окончательно не переехал, хочу вам обоим кое-что рассказать. Я сама только вчера узнала, совершенно случайно. Еду я по