дворца и феодальных владений коннетабля. Одной из главных обязанностей Конрада была расправа с несчастными, заслужившими гнев Монморанси.
– Конрад, – сказал Анн Монморанси, – ходил ли ты смотреть пленного?
– Точно так, господин герцог, я в точности исполнил ваше приказание.
– Ну, что делает арестант?
– Как всегда – молится Богу и проклинает вашу милость.
– Ну до последнего мне дела нет, самое главное, чтоб не убежал, впрочем, этого едва ли следует опасаться – тюрьма, кажется, очень надежная.
– Конечно, – отвечал с грубой улыбкой старшина, – душа его вылетит, а тело останется в тюрьме.
Монморанси улыбнулся на эту шутку и сказал:
– А исполнил ли ты мое другое приказание?
– Разумеется исполнил; я скорее позволю содрать с себя живого шкуру, чем ослушаюсь приказа вашей милости. Как бы нечаянно я положил около арестанта острый кинжал и рядом с его скамейкой поставил склянку, данную вами, предупредив, что в ней находится самый смертельный яд.
– Хорошо.
– Я ему также доказал, как вы меня учили, необходимость добровольного путешествия на тот свет. Но это не помогло.
Герцог с лихорадочной поспешностью шагал по комнате. «Непонятная настойчивость, – шептал он. – Каждый другой человек на его месте при таких обстоятельствах лишил бы себя жизни не один, а десять раз. Сколько пленных, сидя в тюрьме, изощряют свои способности, чтобы уничтожить себя, и, не имея под руками для этого средств, разбивают головы о тюремные стены… А этому негодяю мы дали все, чтобы он себя уничтожил, и яд, и кинжал, но он отказывается принять мое благодеяние и исполнить мое искреннее желание».
– Господин герцог, – сказал главный палач Монморанси, – я имею некоторые основания полагать, что дело обойдется само собой. Яма, где сидит арестант, сильно расстроила его здоровье, его телесный недуг быстро развивается, и, мне кажется, он скоро должен перейти в иной мир.
– Как это ни будет скоро, но для меня может показаться слишком долгим. Быть может, смерть его мне понадобится через день, через час!
– В таком случае, – сказал, оскалив зубы, палач, – почему же вы не даете мне приказание покончить с ним разом.
– Не могу, Черный Конрад, король взял с меня клятву, чтобы я не убивал пленника. Нам остается одно средство: довести до полного отчаяния арестанта, чтобы он сам с собой покончил.
– В таком случае, – предложил палач, – можно устроить таким образом, что в самоубийстве не будет сомнения.
– Нет, Конрад, нельзя, я дал клятву на образе чудотворной иконы, которую епископ Ангулемский сам повесил на шею королю. Нет, нет, Конрад, я не могу стать клятвопреступником – это смертный грех!
Конрад ничего не отвечал, он давно привык слепо повиноваться воле господина. Притом же палач был сыном своего времени. Подвергнуть жертву адским мукам, довести ее до полного отчаяния, предоставить все средства