ли я тогда надеяться на милость Бога?
Диана, улыбаясь, протянула королю руку, который страстно, но почтительно поцеловал ее и продолжал свой рассказ:
– И вот однажды Монморанси застал своего соперника в комнате герцогини; преступность обоих была очевидна.
Герцогиня упала без чувств: болезнь, которая давно точила ее сердце и усложнившаяся страданиями последних лет, вызвала нервный удар у герцогини от страха, когда в комнату вошел Монморанси. Ее похоронили две недели спустя с королевской пышностью в часовне Дамвиль. Что касается графа де Пуа, то оскорбленный муж взял его в плен и с тех пор держит в заточении и обходится с ним, как мне передавали, с неслыханным варварством.
– Но как вы дозволили это господину де Монморанси?
– Он пришел ко мне и рассказал, что застал графа Виргиния со своей женой. Он имел полное право убить обоих, но простил свою жену, а что касается графа, то он просил у меня позволения держать его в заключении. Я сам подозревал, что он это захочет сделать, чтобы мучения графа были медленнее и сильнее, а потому объявил коннетаблю, что принимаю это дело на себя и временно запру графа де Пуа в моем замке Бастилия. Но я поддался просьбам Монморанси и согласился, взяв перед чудотворным образом с него клятву, что он никогда не покусится на жизнь пленника. Герцог мне обещал, и вот теперь уже пять лет как граф Виргиний влачит свое несчастное существование в тюрьме замка Монморанси.
– Мне кажется, – сказала Диана, вспоминая наставление иезуита, – что господин де Монморанси во всем доказал, что он весьма мягко поступил, имея права оскорбленного мужа. Ваше величество всегда соединяете справедливость с великодушием по отношению к дорогим вашему сердцу людям.
– До сих пор я руководствовался этим правилом, графиня. Но мы – люди, короли или простые смертные, мы часто сильно ошибаемся и бываем очень счастливы, когда какой-нибудь благородный человек вовремя укажет нам на наш промах. И Монморанси, как я слыхал, мстит во сто раз сильнее, чем это следует, так что я невольно сделался соучастником преступления, ибо граф находится в тюрьме во сто раз хуже королевской, и если это правда, то Монморанси уже потерял право мстить, мой же священный долг освободить несчастного.
– Кто это вам сказал? – резко спросила графиня, вставая. – Кто?
– Кто?! Люди, которые только что были у меня и просили за этого несчастного: маркиз де Бомануар и виконт де Пуа, сын пленного. И я им обещал, что моя справедливость сумеет восстать против частной мести моих подданных и что граф де Пуа будет по моему приказу переведен из дома коннетабля в один из моих замков!
– У вас это просили, мой государь, и вы без размышления обещали?! Обещали, вместо того чтобы бросить в Бастилию дерзких, осмелившихся вымаливать у короля позволения нанести оскорбление первому дворянину Франции!
– Бросить в тюрьму молодого человека, который просит милости у короля за своего родного отца? Вы не подумали серьезно, сказав мне это, милая Диана; ведь подобное