и угрюмым лондонским предвечерним небом, странное волнение охватило леди Линдон; казалось, у нее подкашиваются ноги.
– Редмонд, – сказала она, едва мы подошли к порогу, – не заходи, я уверена, нам грозит опасность. Еще не поздно, давай вернемся в Ирландию, куда угодно! – И, став в одну из своих излюбленных театральных поз, она загородила дверь и схватила меня за руку.
Я только слегка отстранил ее плечом.
– Леди Линдон, вы старая дура! – говорю.
– Ах, вот как, я старая дура! – взвилась она. Да как подскочит к звонку и давай трезвонить. Нам сразу же открыл потасканного вида джентльмен в пудреном парике, она только крикнула ему на ходу: «Леди Линдон прибыла!» – и заковыляла по коридору, бормоча про себя: «Так, значит, я старая дура!» Ее задел эпитет «старая», все другое она спокойно бы снесла.
Мистер Тейпуэлл сидел в своей затхлой конуре, окруженный пергаментными свитками и жестяными коробками. Он с поклоном поднялся нам навстречу, попросил ее милость сесть и молча кивнул мне на кресло, куда я и опустился, весьма удивленный такой наглостью, вслед за чем он скрылся в боковую дверь, обещая тотчас же вернуться.
Он действительно тут же вернулся, ведя за собой – кого бы вы думали? еще одного стряпчего, шестерых констеблей в красных жилетах с дубинками и пистолетами, милорда Джорджа Пойнингса и его тетку, леди Джейн Пековер.
Увидев свою старую пассию, леди Линдон с истерическим воплем кинулась ему на шею, называя его своим спасителем, своим благородным рыцарем и ангелом-хранителем; а затем, повернувшись ко мне, излила на меня такой поток брани, что я не мог прийти в себя от изумления.
– Хоть я и старая дура, – говорила она, – а провела самого прожженного и вероломного злодея на свете. Да, я была дурой, когда стала вашей женой, презрев ради вас другие, благородные, сердца; была дурой, когда, забыв свое имя и славный род, связала свою судьбу с ничтожным проходимцем; была дурой, когда безропотно сносила чудовищное тиранство, какого не знала ни одна женщина, терпела, когда имущество мое расхищалось, когда беспутные твари нашего звания и пошиба…
– Ради бога, успокойтесь, – воззвал к пей стряпчий и тут же отпрянул за спины констеблей, сраженный моим грозным взглядом, который, видимо, пришелся негодяю не по вкусу. Я и в самом деле растерзал бы его на части, если бы он отважился подойти ближе. Тем временем миледи, упиваясь бессмысленной яростью, продолжала осыпать проклятиями и меня, и особенно мою матушку, на чью голову она обрушила брань, достойную Биллингсгейтского рынка, неизменно начиная и кончая каждую фразу все тем же восклицанием «дура».
– Что же вы не договариваете, миледи? – огрызнулся я. – Я сказал: «Старая дура»!
– Не сомневаюсь, сэр, – вмешался коротышка Пойнингс, – что вы говорили и делали все, что только способен сказать и сделать негодяй. Миледи теперь в безопасности, она под защитой своих родных и закона и может не бояться ваших бесстыдных преследований.
– Зато