а Гульда.
– Вряд ли кто из путешественников пожалует к нам нынче ночью, слишком уж скверная погода.
– Да, наверное, никто не приедет. Но даже если и приедет, – комнаты готовы, и стоит путнику позвать с улицы, я мигом услышу.
– Твой брат не вернулся?
– Нет еще.
– Разве не обещал он возвратиться сегодня?
– Нет, матушка. Жоэль провожает туриста к озеру Тинн, и вышли они из дому очень поздно, так что наверняка он придет обратно в Дааль не раньше завтрашнего дня.
– И стало быть, заночует в Меле?
– Скорее всего так, если не отправится в Бамбле повидать фермера Хельмбе…
– И его дочку.
– Да, и его дочку, а мою лучшую подругу Зигфрид, которую я люблю, как родную сестру! – с улыбкой промолвила молодая девушка.
– Ну ладно, тогда прикрой дверь, Гульда, и пошли спать.
– Вам неможется, матушка?
– Нет, но завтра я собираюсь встать пораньше. Нужно будет наведаться в Мел.
– По какой надобности?
– И ты еще спрашиваешь! Да разве не пора припасать провизию на предстоящий сезон?
– А, значит, поставщик из Христиании[2] уже прибыл в Мел в фургоне с винами и припасами?
– Да, Гульда, нынче днем, – ответила фру Хансен. – Ленглинг, старший мастер лесопильни, повстречал его и по пути домой сообщил мне об этом. Наши консервы – ветчина и копченый лосось – на исходе, а я не хочу, чтобы меня застали врасплох. Со дня на день, особливо если погода улучшится, начнут прибывать туристы, что идут на Телемарк.[3] Нужно, чтобы наша гостиница смогла достойно принять их и предоставить все необходимое для приятного отдыха. Знаешь ли ты, Гульда, что нынче уже пятнадцатое апреля?
– Уже пятнадцатое апреля! – прошептала девушка.
– Вот я и займусь всем этим завтра, – продолжала фру Хансен. – Сделаю за два часа покупки, поручу рассыльному доставить их сюда, а сама вернусь вместе с Жоэлем в его повозке.
– Матушка, если встретите почтальона, не забудьте спросить, нет ли у него писем для нас…
– А главное, для тебя! Да, возможно, что и есть, – ведь последнее письмо от Оле пришло месяц тому назад.
– Да, целый месяц!.. И такой долгий месяц!
– Не горюй, Гульда! Ничего удивительного в такой задержке нет. И даже если почтальон из Мела не принесет письма, разве не может оно прийти через Берген[4] вместо Христиании?
– Да, конечно, матушка, – ответила Гульда, – но не бранитесь за то, что у меня тяжело на сердце, – ведь от нас до рыбных промыслов Ньюфаундленда[5] так далеко! Между нами лежит целое море, а уж когда оно разбушуется!.. Мой бедный Оле год как плавает, и кто знает, когда он снова вернется в Дааль!..
– Да и застанет ли он нас здесь по возвращении! – пробормотала фру Хансен, правда, так тихо, что дочь не услышала ее.
Гульда встала, чтобы прикрыть поплотнее дверь гостиницы, выходящую на дорогу Вестфьорддааля. Но она и не подумала запереть ее на ключ. В такой гостеприимной стране как Норвегия, подобные предосторожности излишни. Любой путник может войти днем и ночью в сельский дом без стука, не заставляя хозяев отпирать ему.
Сюда не наведываются ни воры, ни бродяги, – во всей округе, вплоть до самых отдаленных хуторов, о таких даже и не слыхивали. Никогда еще покой обитателей этого края не смущали ни кражи, ни разбой.
Мать с дочерью занимали две комнаты на втором этаже, окнами на дорогу, – светлые и чистенькие, обставленные, правда, небогато, но так заботливо и уютно, как бывает лишь у самой хорошей хозяйки. Над ними, в мансарде,[6] под нависающей, как у шале,[7] крышей, располагалась комната Жоэля, освещенная одним-единственным окошком в затейливых, прямо-таки кружевных наличниках. Оттуда взгляд охватывал величественную горную гряду, замыкающую горизонт, а затем спускался вниз, к узкой лощине, по которой с ревом несся бурный Маан – не то река, не то горный поток. Из просторного зала первого этажа наверх вела деревянная лестница на толстенных подпорах, с навощенными до блеска ступеньками. Словом, ничего не было уютнее и приветливее этого дома, где путешественники находили удобства, весьма редкие для обычных постоялых дворов Норвегии.
Итак, Гульда и ее мать жили во втором этаже. Именно туда они и уходили пораньше с вечера, когда оставались одни. Фру Хансен уже поднялась на несколько ступенек, освещая себе путь свечою в разноцветном стеклянном подсвечнике, как вдруг ей пришлось остановиться.
В дверь постучали. С улицы донесся голос:
– Эй, фру Хансен! Фру Хансен!
– Кто это может быть так поздно? – удивилась она.
– Уж не стряслось ли что худое с Жоэлем? – вскричала Гульда.
И она живо