а кому дать возможность говорить самостоятельно.
– Полагаю, – продолжал Лей, – вам известно, что я душеприказчик?
– Известно.
– Любопытно, откуда? Мой служащий сообщил об этом мисс Нокс Форстер сегодня утром; видимо, вы узнали от нее?
– Косвенно. Она сказала доктору, он сказал нам. Это если коротко. Вот только ни мисс Нокс Форстер, ни кто другой в Скотни-Энд-холле, как я понял, не знают, что Каргейт умер не естественной смертью. Знают, что возможно расследование коронера, но не знают, что именно нас интересует; и пока не стоит им ничего сообщать. Если Каргейт убит кем-то из усадьбы или из деревни, то этого человека будут допрашивать; пусть лучше он – или она – не догадываются, с какой целью. Даже мисс Нокс Форстер следует оставить в неведении, иначе она может неосознанно встревожить его или ее. Это если она сама ни при чем…
– Ясно. Значит, вы хотите, чтобы я как душеприказчик ничего не говорил и практически ничего не делал?
– Получается так. Обязательно будет вскрытие и дознание, и если вы не против наших предложений…
– Разумеется. Я не буду организовывать кремацию. А больше никому не интересно.
– Спасибо. Но вы сказали – никому? У покойного нет родственников?
– Готовых убить ради денег? Нет.
– И нет никого, кто рассчитывал бы на долю в наследстве?
– Лишь множество знакомых. У любого богатого человека, даже такого малопривлекательного, как Каргейт, появляется куча прихлебателей – раз у него больное сердце и нет родных. Например, с ним постоянно носился личный доктор – сейчас наверняка рассчитывает получить компенсацию за потерю столь ценного источника дохода. Но он не получит ни пенни – хотел бы я видеть его лицо, когда он об этом узнает, жирный вкрадчивый мерзавец. – Лей радостно улыбнулся. – Хотя отличный специалист, даже, надо признать, продлил жизнь Каргейту на много лет – гораздо больше, чем стоило бы.
Заметив, что юрист отвлекся, Фенби решил вернуться к сути. Кроме того, он еще не знал Каргейта как человека, и столь неуважительные слова его поразили.
– Тогда кому же покойный завещал свое состояние?
– В завещании я назначен душеприказчиком и наделен полномочиями получить нашу обычную профессиональную плату. – Лей не удержался от саркастических ноток. – Между прочим, нам с трудом удалось уговорить его обойтись без слова «обдираловка». Могли возникнуть сложности, так что мы записали «повышенную ставку» – тоже, кстати, небезупречно с точки зрения законности. В его завещании полно таких оскорблений.
– На них вы лично не обижались?
– Нисколько. Если платишь от души – оскорбляй, сколько хочешь. И потом, я честно предупредил Каргейта, что выставляю максимальную цену или чуть больше, но оно того стоит. Только так можно было его убедить. В конце счета из маленьких выплат, набежавших больше чем на шестьдесят фунтов, я специально дописал: «Округлим до девяноста». И Каргейт заплатил; кажется, это была единственная шутка, которую