прибавились десятки, а потом сотни поэтических сборников Русского Зарубежья, хлынувшие в СССР. Параллельно шло освобождение книг из «спецхранов». Разобраться в этом потоке было непросто, но Мосешвили вскоре свободно ориентировался в нем, благодаря обширным знаниям и тонкому вкусу. Е.В. Витковский привлек его к работе над четырехтомной (первоначально – двухтомной) антологией поэзии первой и второй волн Русского Зарубежья «Мы жили тогда на планете другой», для которой Георгий Ираклиевич составил биографические справки обо всех участниках (сведения о многих впервые появились в печати на их родине) и примечания. Огромной отрадой для него была – поначалу казавшаяся чудом – возможность переписки с поэтами второй и даже первой волны, прежде всего с В.Ф. Перелешиным. Другой большой работой стало комментирование произведений Георгия Иванова для трехтомного собрания сочинений. Этому делу он отдался с жаром, испытав сильный творческий подъем. А пока книги готовились к печати, Мосешвили часто выступал на литературных вечерах, завораживая слушателей (свидетельствую по собственному опыту) своим чтением, в котором даже банальные стихи могли показаться очаровательными и значительными.
В конце восьмидесятых Георгий Ираклиевич, как многие чуткие и прозорливые люди, ощущал близость неминуемого краха Советского Союза как империи – надеялся на падение коммунистической диктатуры и в то же время страшился, что его могут сопровождать кровавые катаклизмы. Тогда он часто вспоминал Волошина – особенно стихи из «Усобицы». А 19–20 декабря 1989 г. написал, возможно, лучшее свое стихотворение:
Вернись, вернись, – лепечет и хлопочет
Крылатая вещунья, ангел злой —
В тот город, где терпенье камень точит
И ночь рекой течёт по мостовой.
Где первый снег сверкает в чёрных дырах,
Луна летит под флагом нищеты
И глохнут в однокомнатных квартирах
Поэзии невзрачные цветы.
Вернись, вернись, – она зовёт и плачет, —
В тот город, где у неба цвет знамён.
Где восковое стёклышко маячит
На улицах кривых. И нищий клён
Протягивает ветви к подворотне,
И снится постовым последний царь,
В подъездах черни дышится вольготней,
И вновь аристократов ждёт фонарь.
Да, я вернусь. Ты можешь быть спокойна.
И без твоей лукавой болтовни
Все эти церкви, тюрьмы, лица, войны,
Мой дом, мой век, все эти злые дни,
Людская зависть, Солнце, Божья милость,
Свобода, рабство, смерть, окно с огнём —
Всё это навсегда соединилось
В моей крови – и в городе моём.
Да, я вернусь. Ещё холодный ветер
Не вырвал с корнем дерево моё.
Но над Москвой-рекою на рассвете
Забвенья не приносит забытьё.
Цветёт