хлопанье, стариковское бормотание, веселый пуделиный скулеж… Но от полуночной тетки-почтальона я больше никаких появлений так и не дождался. И звуков, кроме той первоначальной просьбы войти.
Лишь при белёсом рассвете, который на рубеже июня – июля почти то же самое, что белёсый вечер, если сравнивать на часы не глядя, лишь ранним утром, когда уже дом стал пробуждаться за окном и на этажах, я обрел через отупелость необходимую толику душевного равновесия и решился вернуться в кровать. И вновь меня тревожили нехорошие незапоминающиеся сны, и спал я всего-то часа четыре, но проснулся сам, без будильника. А вроде бы выспался, несмотря на пакостное внутреннее ощущение, что эти навязчивые кошмары спасли меня, вытолкнули из черного сна в безопасную действительность. Первая мысль после похода в туалет-ванную и окончательного пробуждения была проста: или на свете существует так называемая нечистая сила, или я поехал разумом. Ну, и?.. Что приятнее, чего изволите выбрать, гражданин Кирпичев, он же Сева Кирпич?., он же… этот… блин… забыл… извод!.. И еще этот… мурина поперечная. Кто они, кстати, ну-ка узнаем, и за что мне такие прозвища от спасенного мною чудища, там, на Елагином?.. (Это я сам себе говорю небрежным тоном, подсаживаясь к десктопу. В левой руке – чашечка с утренним чаем, в правой – мышка… Надо будет мышку переименовать в руль или весло, дабы не было больше никаких мышино-крысиных ассоциаций… бр-р-р!) Поперешный – это нечто вроде колдуна-инакомыслящего. Мурина[2] – здесь не отдала Сеть прямого ответа, но с кочки на кочку – вроде бы нехорошее магическое лицо, типа «образина» от слова «образ». А извод – это черт или водяной. Угу! Я колдун, черт, водяной, а эти все нежити, ленты и крысы с почтальонами – они тогда кто?! Эльфы с крылышками?! Осмотрел себя – сначала так, а потом в зеркале: из одежды на мне только шлепанцы, с утра плюс двадцать три, даже в халате жарко. Ну, причесаться бы надо… Отражаюсь – вот что ценно!
Дальше мысль моя соскочила на более важные недоумения: если меня упекут на Пряжку с психозом, шизофренией, с воспалением мозговых оболочек или еще чем-нибудь таким безумящим, кто будет распоряжаться моими деньгами и недвижимостью? Вопрос на самом-то деле риторический, потому что к моменту излечения – это если я небезнадежно сошел с ума и реабилитируюсь – от моего состояньица не останется даже следов на песке, тут уж подсуетятся люди добрые, и к гадалке не ходи… Родных нет, опекунов и наследников нет – оберут до нитки! А денег-то жалко – я на них живу полной жизнью!
Ладно, а если я психически вменяем, что мне теперь – в сглаз верить, в порчу, в домового, в водяного?..
И вспомнил я про карты, про то, как они в сатанинские знамения складывались. Где колода? На кухне колода, сюда ее, в кабинет, в кабинете на полу будем развлекаться… дрожащими, н-на фиг, руками… Нет, не дрожат, притерпелся, что ли?!
– Алё? Да, но… Марта, мы же с вами догова… Дело в том, что я очень и очень зан… Хорошо, три минуты у меня есть.
Очередной чужесемейный вопрос жизни