надо было все отдавать им, за это могли и заплатить черствым хлебом, а могли и на хрен послать. Но не все даже за хлеб были готовы отдавать напиток забвения. Им они не чирьи прижигали и не вшей морили. Это было единственное лекарство для души, от боли и безнадеги. Бывало, во хмелю, многие говорили: «Ну, все, идем, поднимем кровососа на вилы». Но когда винные пары развеивались, пропадала и храбрость. И побеждал здоровый цинизм. Сейчас он говорил: «Пусть на пулеметы лезет кто-то другой. А мы посмотрим, что будет».
Место, где стояла Калачевка, было хорошим: чистое, на возвышенности, и земля неплохая – не целик, до войны тут были поля крупного агрохозяйства. Для полива воду брали из ручья в низине или из колодцев, часть которых сами и вырыли. А что леса рядом нет, только степи вокруг – это не страшно. На дрова разбирали старые сараи и заборы. Другие деревни были расположены полукругом вокруг укрепленной резиденции Гоги, которую по какому-то выверту памяти называли то асиенда, то фазенда. Друг от друга отделенные пятью-шестью километрами и от дворца своего хозяина – примерно так же.
Недалеко от деревни стояла большая нефтебаза – бетонный забор, шлагбаум, пять или шесть корпусов из металла и кирпича да огромные баки высотой с четырехэтажный дом. До войны ей владели баре из фирмы «Лукойл». Все интересное и полезное из тех зданий вынесли давно, а сами баки были калачевцам без надобности – наоборот, внушали страх тем, что металл рано или поздно проржавеет и их содержимое отравит все вокруг. Но пока боженька миловал.
А вот уже чуть дальше к западу начинались места гиблые, топкие и комариные. Там раньше стоял город Калач-на-Дону, а теперь никто не жил. Там плескалось, покачивалось Море, в которое превратился разлившийся после разрушения плотин и весеннего таянья снегов Дон, проложивший себе кое-где новое русло. Это была западная, а заодно и южная граница их ареала, поскольку река огибала территорию никем не признанной «державы» Гоги.
Около этой зловонной маслянистой лужи не селились. На берегу, как мертвый кашалот, лежал теплоход – еще можно было прочитать половину букв названия вдоль его борта. А рядом, как останки тварей поменьше, лежали перевернутые и изломанные моторные катера, прогулочные лодки и катамараны. И кости в прибрежной грязи, бывало, тоже попадались.
Во время последнего рукотворного оледенения вода мирового океана активно превращалась в лед, и волны отступали, уровень морей и рек понизился. Потом с первой весны этот процесс немного замедлился и даже на время пошел вспять. Но прежней многоводная река и ее берега уже никогда не будут.
В самом узком месте эта протока была с километр шириной, хоть и не очень глубокой. Мостов не было. Если где-то и были – то далеко, черт их знает… Паромов тоже не было. Можно, конечно, сплавать на лодке, рискуя зацепиться днищем за корягу и перевернуться, но на той стороне было еще меньше интересного, чем здесь. Оттуда ни разу никто не приходил.
Все самое интересное лежало на востоке. Там находился Сталинград.
«Сталинград…