и свернулся клубком у стены. А потом заплакал от одиночества.
3.
Смерть приходит в дом. Обсуждения и первые выводы.
Проснулся я, когда солнце уже стояло в зените, и яркий свет назойливо бил в глаза.
Сладко потянувшись в кровати, я медленно перекатился на бок и с удивлением уставился на лекарства, сложенные на столе. Затем взглянул на будильник, который безжалостно свидетельствовал о том, что занятия в институте пропущены. В тот же миг вернувшаяся память всё расставила по местам.
Я скинул одеяло и пристально осмотрел тело. Цел, господи благослови! За это не грех было бы выпить даже спросонья.
Наспех одевшись, я подскочил к окну. Тёплый ветерок потеребил прядь волос на лбу. Я забрал их пятерней на затылок и облокотился на подоконник. С высоты моего седьмого этажа открывался вид на уныло пустующие улицы города, блестящие в зелени налившихся солнцем листьев деревьев. Редкие прохожие шагали по дороге, и только где-то вдалеке виднелось небольшое скопление людей. По непривычно опустевшей улице время от времени проезжали легковые автомобили и армейские грузовики, с наглухо закрытыми брезентом кузовами.
Я пошёл к телефону и набрал Сашкин номер:
– Алло, – ответил незнакомый мужской голос.
– Будьте добры Сашу.
– А кто его спрашивает?
– Это его друг, Филиппов Андрей.
– Подождите минутку, – на другом конце провода послышалось шуршание и глухой звук голосов. Затем мужчина снова ответил: – Подождите на трубке, он сейчас подойдёт.
Боясь что-либо вообразить себе, я стиснул телефонную трубку и замер в ожидании.
– Филин, привет, – наконец раздался хриплый голос друга.
– Саня, ты живой! Как ты? Слушай, я проспал всё на свете. У тебя всё нормально? Как тётя Света?
– Андрюха, мамы больше нет, – он заикался и после паузы продолжил. – Я и плакать то уже не могу. Всё как во сне происходит. Самом поганом сне, Филин.
Моя рука ослабла, и в горло будто вогнали бутылочное горлышко. Так всё сжалось внутри. На силу я выдавил: – Могу к тебе приехать?
– Да… Приезжай. Мы тут вдвоём с дядей Женей,… – он передумал продолжать, – приезжай. Я жду.
Не помню, как я положил трубку и оказался на кухне. Сидя на табурете с горбушкой хлеба в руке я разревелся как девчонка. Слёзы неумолимым потоком заструились по моему лицу. Я уронил голову на руки и от отчаянья сотрясался в рыданиях. Я был один, и мне незачем было сдерживать неумолимый поток горечи отчаянья. От нас уходят родные и близкие, когда, кажется, уж они-то заслужили себе жизнь среди нас вечную. Не они должны умирать. Кто угодно, но только не они.
Слезы принесли облегчение. Как будто вместе с ними с глаз сползла пелена тревоги и внутреннего мандража последних часов. Настало время действовать.
Перед тем как выйти из квартиры я, на всякий случай, сунул в карман штанов бинт и пластырь. Дорога до дома друга была неблизкая,