бежит за ним, тряся бородой и вопя страшным голосом, а он улепетывает со всех ног по горячей от солнца тропинке, но убежать не может – и вдруг взлетает и оказывается на руках у отца; он со страхом смотрит вниз и видит, как уже чудище, поджимая куцый хвост и жалобно блея, удирает от бабы Нины, а она охаживает страшного зверя хворостиной по спине. Вот и все впечатления…
Про это Лёшка немецкой девочке рассказывать, конечно, не стал: уж очень не хотелось признаваться, что он ничего не знает о Сибири. Но что рассказать? И Лёшка принялся пересказывать то, что слышал по телевизору или читал в Сети: о морозах за шестьдесят градусов по Цельсию, о шубах, унтах и валенках, о стаях волков, которые нападают на одиноких путников, о том, что сто́ит в тех краях отойти от поселка хоть на километр, и можно запросто потеряться, если плохо знаешь дорогу.
«Потеряться» Лёшка не знал как сказать по-английски. Сказал по-русски.
– Па-те-ря-ца? – медленно повторила Рена незнакомое слово. – Что это?
– Это когда не знаешь дорогу домой, – объяснил Лёшка.
– Ты тоже там… па-те-ря-ца? – спросила Рена.
– Нет, – улыбнулся Лёшка.
– А я один раз… патеряца, – вздохнула Рена.
Когда ей было лет семь, она вышла из супермаркета, а потом не смогла вернуться, потому что не знала дорогу обратно. Это был очень большой супермаркет, в Кёльне полно таких. Кругом была толпа народу, все толкались и толпились, и Рена совсем растерялась. Но тут ей позвонила на мобильный мама. Сначала отругала, потом спросила, что она перед собой видит. И скоро пришла за ней.
Лёшка слушал и снисходительно улыбался.
– Вот у папы в деревне был такой случай… – начал он и дальше рассказал историю, которую слышал по телику.
Парень примерно одних с ними лет поехал с родителями в середине лета собирать ягоды. Но потерялся. Нашли его уже в начале ноября – мертвого, конечно. Врачи установили, что умер он всего за неделю до того, как его нашли. Всё это время – половину июля, август, сентябрь, октябрь – он блуждал по лесу и не мог выйти к людям, хоть его искали и сотрудники МЧС на вертолетах, и добровольцы.
Рена слушала и ужасалась. И всё пытала:
– Отчего же тот мальчик сразу не позвонил?
– Там связи нету, – объяснил Лёшка. – Лес же кругом.
Лёшка почему-то чувствовал себя после рассказов о Сибири ужасно взрослым. Но всё равно было немного неудобно перед Реной, будто он ее в чем-то обманул. Хоть и говорил он чистую правду – о потерявшемся ровеснике, морозах и шубах. Просто выходило так, словно Лёшка не про кого-то рассказывал, о ком читал или слышал в новостях, а про себя. Но до отъезда он так и не признался, что все его знания о Сибири из третьих рук, – уж очень восхищенно на него девочка смотрела.
– Ты к кому летишь? – спросила соседка.
Она уже успокоилась немного. Выложила на столик вяленое мясо, сало, хлеб, колбасу, сыр – раньше такого в самолете Лёшка никогда не видел, еду всегда раздавали стюардессы.
– К отцу, – ответил Лёшка, косясь