пожал плечами:
– Трудно сказать! Как знать, что еще может случиться?!
Между тем запертые внизу пассажиры возмущались и рвались наверх, женщины плакали, мужчины сыпали проклятиями, дети кричали без умолку.
– Мы здесь точно заживо похороненные! Дайте нам света, огня! Здесь страшный мрак и духота!..
И все они теснили друг друга, сплошной стеной ломились наверх, но напрасно, никто не внимал их воплям и стонам.
Два дня и две ночи бесновалась буря, а внизу, в этой душной и темной тюрьме, в какую превратилось отведенное для пассажиров помещение между деками, разыгрывались страшные, душу раздирающие сцены; слышались вопли и стоны, и слезы, и проклятия.
Лишь к концу третьих суток погода слегка изменилась к лучшему; пошел дождь, мелкий и настолько частый, что даже в полдень солнце сквозь густой туман светило бледно и тускло. Пассажирам разрешили выйти на палубу и подышать свежим воздухом, в чем все они так сильно нуждались. За эти три дня, проведенных там, в помещении между деками, умерло двое маленьких детей от страха, качки и духоты; несчастные матери ни за что не соглашались расстаться с телами своих малюток, зная, что их безжалостно бросят в пучину океана; пришлось прибегнуть к насилию, исполняя тяжелую обязанность. Все судно огласилось криками, стонами и горькими жалобами большинства горемык, проклинавших свою тяжелую участь.
– Да, – сказал сеньор Рамиро, – за эти три ужасных дня я тысячу раз возблагодарил Бога, что не взял с собой мадам Хуаниту: как бы она, бедная, перенесла весь этот ужас! Нет, когда я повезу ее в родное гнездо Фраскуэло, у нее будет отдельная каюта с широкой, удобной софой. А может быть, я надумаю купить с этой целью свое собственное судно и приспособлю его для перевозки в Америку всех своих лошадей и даже наших цирковых фургонов, как воспоминание о нашей прежней жизни и наших странствованиях по Европе!
– Какое несчастье! – простонал тихо где-то позади Мигель. – Ведь я был уже мертв, и мне было так хорошо, а вот и опять наступил день! Какое, право, несчастье!..
Воздух был душным, ни одна звездочка не показывалась на темном, почти черном своде неба, которое сплошь застилали тяжелые тучи. На этот раз, из-за жары и духоты, даже на ночь все люки были оставлены открытыми, на мачтах повсюду мигали в тумане зажженные цветные фонари. Судно стояло почти неподвижно на месте, так как в воздухе не было ни малейшего ветерка, и даже сами волны как-то лениво ударялись о киль.
Туман становился до того густ и непроницаем, до того причудлив в своих очертаниях, что многие суеверные и боязливые пассажиры верили в дурные приметы, пророчили всякие беды и несчастья. Все умы были до того возбуждены, что скажи кто-нибудь в этот темный туманный вечер, что образ мифического адмирала Ван дер Дикена пронесся мимо на своем судне, плывущем в воздухе килем вверх и верхушками мачт в воде, наверное, никто не усомнился бы в истине этого предания.
В каюте Бенно и Винкельман говорили о Бразилии, о новых колониях в самом сердце страны, о трудностях доставки туда всех переселенцев, как вдруг с моря донесся странный