вроде любого другого? Он был полезным, и мы употребляли его с самоуверенностью, граничащей с самонадеянностью, только тогда все казалось таким до хера ясным и правильным. Все это было до того, как мир превратился в дерьмо и клубы черного дыма в закатном небе Вайоминга.
Были времена…
Точно. Были другие, хер с ними, времена, когда казалось, что лето будет бесконечным, и тебе никогда в жизни не придется за это платить. Помнишь? Те времена прошли, Макс, – смирись и наплюй. Забей на эту сраную ностальгию, давай-ка посмотрим, где мы сейчас.
А вот где. В соплях, без минета, в ночи и в полном одиночестве.
Он не глядя вытер куртку рукой. Син подключился к зрительной памяти и обеспечил точную нейромоторику, направив руку прямо в цель, и вот пальцы вляпались в сопли. Он, скривившись, поводил ими туда-сюда. Только этого дерьма ему не хватало сейчас, когда и без того не все ладно. Можно подумать, у него проблем мало. Он говорил ей, он, мать ее, говорил ей, что кое-чем занят, кое-чем, что надо разрулить, и не то чтобы вся эта блевотина сутенерская была делом его жизни…
«Ну да, конечно, – жестко сказал ему син, – сколько лет ты уже это твердишь? А, умник?»
Теперь все иначе. Все окупится, как уже бывало, и на этот раз мы уйдем отсюда. Навсегда.
«А если нет?»
А если нет, то прикрытие уже есть. Хватит волноваться.
«Прикрытие, ага. Всю жизнь сутенером пахать. А как ты поступишь с Крисси, если что?»
Как он тогда поступит, мрачно подумалось ему, как ему тогда придется поступить с Крисси? Наверное, как-то жестоко. Надо заметить, что эта сучка чертова всегда обходилась ему слишком дорого, даже в Хьюстоне, когда была просто уличной потаскухой. Копна белокурых волос, похожих на сладкую вату, и эта, блин, техасская манера растягивать слова, а теперь еще и имплантаты эти, сиськи искусственные, которые он оплатил, – короче, он так и знал, что она будет выпендриваться, когда обоснуется у Табиты. Станет вести себя будто и впрямь чистокровная бонобо, за которую они ее выдавали. Беспрестанно названивать ему самостоятельно или через работников Табиты, ныть, что не будет работать, потому что голова болит или живот или что ей просто не нравится какой-то жирных хер, который платит хорошие деньги, чтобы раздвинуть ей ножки, и будет она сидеть на койке этой чертовой, смотреть ясными глазками и нудеть: «Эдди то, Эдди се, Эдди, на хер это», заставляя его на полную катушку прибегать к методу кнута и пряника. Можно подумать, что это какая-то комическая сценка, которую он для нее исполняет, а ей прям очень нравится.
«И чего тебе не работалось с Сереной или Мэгги? И половины этих хреновых неприятностей не было бы».
Благодаря особенной ясности сознания, которую давал син, он знал, почему. Но Эдди развернулся на каблуках, оставив это знание и призывно мигающую развратную рекламу Табиты где-то за спиной. Парковка была освещена слабо, зрение подводило. Чтобы приспособиться к полутьме, он принялся яростно моргать глазами.
– Привет, Макс.
Оклик настиг его, когда он моргал,