эти слова, князь Алексей Григорьевич оставил горницу сына, сердито хлопнув дверью.
Едва только вышел князь, как ему на смену быстро вошел Левушка Храпунов и таинственным голосом проговорил, обращаясь к Ивану Долгорукову:
– Тебя какая-то дама спрашивает. По нужному, говорит, делу.
– Дама? Молодая или старая?
– Не ведаю, под вуалью не видно.
– И фамилии своей не сказала?
– Не сказала… Твои холопы ее не пускают.
– Прикажи, Левушка, пустить, а сам помедли, не входи, пока не позову.
Спустя немного к Ивану Долгорукову вошла какая-то стройная женщина, богато одетая; ее голова была покрыта фатой или густой вуалью. Не говоря ни слова, она быстро подняла вуаль.
– Настя? – с удивлением воскликнул молодой князь.
– Да, Настя! Не ждал? Удивлен?..
– Признаюсь… Чему приписать твой неожиданный приход?
– А вот сейчас скажу… Дай мне дух перевести! Устала, спешила… – проговорила княгиня Настасья Гавриловна Трубецкая, уже давно находившаяся в близких отношениях с Иваном Долгоруковым.
Князь Иван открыто вел связь с Трубецкой, нисколько не стесняясь ее мужа; по словам его современника, князя Щербатова, он, бывая у князя Трубецкого с другими своими молодыми сообщниками, «пивал до крайности, бивал и ругивал мужа, бывшего офицером кавалергардов, имевшего чин генерал-майора и с терпением стыд свой от жены сносившего».
– Скажи мне, ты все-таки решил жениться на Наталье Шереметевой? – сердито посматривая на князя, спросила Трубецкая.
– Все-таки решил, ведь тебе известно об этом.
– А я-то как же?
– А ты, Настя, при своем муже будешь, – насмешливо ответил Долгоруков.
– Грех тебе, Ваня!.. Меня, женщину, которая тебя так горячо любила, а может, любит и теперь, ты променял на девчонку. Чем она лучше меня? Моложе, только и всего…
– Молчи! Можешь ли ты равнять себя с моей Наташей? Она и ты – ведь это рай и ад. Если, Настя, хочешь, чтобы я слушал тебя, не говори ни слова о Наташе. Она – святая!
– Святая!.. Ишь, что выдумал!.. Святая, пока…
– Молчать, говорю! – крикнул князь.
– Что ты кричишь, злодей? Или драться со мною задумал? Что же, бей меня!.. – И княгиня Трубецкая заплакала.
– Слушай, Настасья! Утри свои слезы, ведь меня не разжалобишь. Не хнычь! Ваших бабьих слез я не люблю… Домой ступай, перед своим мужем-тюфяком плачь, перед ним притворяйся.
– Злодей, еще смеешь гнать меня!.. Теперь я стала не нужна, надоела…
– И то надоела! Знаешь, Настя, расстанемся по-хорошему, друзьями.
– Легко сказать – расстанемся… Я так привыкла к тебе, полюбила…
– Не верю я в твою любовь, не верю. Прежде ты мужа полюбила, а там меня и точно так же другого полюбишь.
– А Шереметеву Наташу ты любишь?
– Изволь, скажу: свою невесту я и любить боюсь.
– Как так? – с удивлением воскликнула Трубецкая.
– Рассказывать про то тебе не буду, ты не поймешь. Одно скажу: слишком чиста Наташа! Ну, прощай, Настя, мне недосуг – к государю