воцарилось молчание, но теперь Оливер знал, что король размышляет, и потому проснулся окончательно. Он улавливал ток напряжения, исходивший от королевской постели.
– Могу ли я доверять кардиналу, Оливер? – спросил Людовик.
Мейстер ответил не сразу, кровь стучала у него в ушах. Он медленно ответил вопросом на вопрос:
– Доверяете ли вы еще мне, государь?
Людовик молчал. Оливер поднялся на своей постели.
– Государь, – настойчиво просил он, – скажите, что сегодня вечером вы никого не назначили камерарием! Скажите, что то, что произошло, неправда…
Людовик молчал.
– Государь! – воскликнул Неккер с надрывом. – Я прошу у вас отставки!
Король сказал:
– Завтра ты отправишься с кардиналом в Париж. Ты будешь за ним следить и удостоверишься в его намерениях. Затем, если понадобится, ты поедешь в Льеж и там позаботишься о том, чтобы Вильдт не выступил раньше времени. Само собой разумеется, ты будешь возле меня, если я соберусь в львиную пещеру.
– Я отправлюсь завтра, – прошептал Оливер, – и возьму с собой Даниеля Барта и жену, так как я привык к совместной работе с ними.
– Можешь взять с собой Даниеля Барта, – сказал король, – жена же останется здесь.
Оливер вскочил на ноги и в одно мгновение очутился на нижней ступени возвышения. Людовик выпрямился и взглянул на него.
– В чем дело, Оливер? – спросил он спокойно.
– Государь, – прохрипел мейстер, – если бы я мог сказать вам, что кардинал…
– Друг мой, – перебил его Людовик, – в таком случае я тебя завтра отправляю по другой причине в Париж – или же в каземат.
Оливер, дрожащий, угрожающий, поднялся еще на ступеньку выше.
– Государь, – задыхался он, – почему вы отнимаете у меня жену?
Король снова опустился на подушку; он закрыл глаза, его лицо казалось потухшим.
– Оливер, – сказал он тихо и медленно, – ты думаешь, я боюсь, что ты можешь меня убить?
Коленопреклоненный Неккер распростерся на полу.
– Государь, – стонал он, – я принадлежу вам! На коленях молю вас, оставьте мне жену!
– Оливер, – снова прошептал король, не двигаясь, – неужели ты воображаешь, что я потерплю, чтобы и ты проявлял какие-то там сантименты, как другие? Чтобы ты плакал, обнажая бедное, истерзанное сердце? Чтобы и ты был уязвим и стал отступником во имя личного чувства?
Он замолчал. Когда Неккер, выпрямившись, дотронулся до его руки, ему показалось, что король уже уснул. Казалось, он спал так крепко, что рука его даже не пошевельнулась под губами Оливера.
Неккер тихо сел на верхнюю ступеньку возвышения и подпер голову руками. Бешено стучавший пульс успокоился; он был в состоянии прислушаться к самому себе. За посторонним шумом слышал он уже собственный спокойный, уверенный голос: не сдавайся, не сдавайся! Он взглянул на короля: тот, повернув голову, тоже глядел на него.
– Государь, – медленно проговорил Неккер, – у кардинала честные намерения, но я его испытаю.
Людовик колебался с ответом, затем он сказал