своих двоих хватало,
Я в дилижансах не катил.
Пусть по свету меня мотало,
Зато пригож и молод был,
Надеждой сердце ликовало –
Я пел, работал и любил.
Да, потрудился я немало,
И ноги в кровь я исходил.
Ох, как в Провансе я, бывало,
Ни рук, ни силы не щадил!
Меня наука донимала,
С ней молодость свою сгубил,
А нынче тишь в душе настала –
Я сердцем Бога восхвалил[2].
– Какой славный, какой превосходный человек! – сказал Пьер, остановившийся, чтобы дослушать песню. – Ах, Амори, Амори, ну разве это не прекрасно – песня достойного человека? Этот сильный, мужественный голос, звучащий над полями и лугами и разносящий по белу свету безыскусные эти стихи, разве не звучит он словно торжествующий гимн чистой совести? Вот мы стоим с тобой на проезжей дороге. Взгляни, вон мчится роскошная карета на рессорах – найдем ли мы среди сидящих в ней хоть одного человека, чье сердце было б столь же чисто? Поются ли в ней столь же пленительные песни? Нет, ни единый человеческий голос не раздастся из глубины этого походного жилища богача, где окружают его привычные удобства. А вот едет купец на добром коне, в седле у него мешок с деньгами, пистолеты блестят при лунном свете. Он нас боится, он не доверяет нам. Вот он натягивает поводья и сворачивает в сторону, чтобы не встретиться с нами. Конь его изнемогает под тяжестью золота, сердце – под бременем тревоги. Он едет вперед с опаской, уста его молчат. Бедный купец, слышишь ли ты радостную песню, что доносится к тебе с берега Луары? Можешь ли ты поверить, что это поет калека, старик, у которого ни семьи, ни денег, ни пистолетов, а только деревянная нога, да еще любящие сердца нескольких верных друзей, таких же бедняков, как и он сам?..
– Твои слова трогают меня, – промолвил Амори, – и слезы невольно льются из глаз, когда я слушаю эту песню. Почему это, Пьер, скажи? Ты ведь так хорошо умеешь все объяснить.
– Бог велик, но велик и человек, – сказал Пьер и вздохнул.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Амори.
– Это длинный разговор, милый мой Коринфец, и, право же, поговорим о чем-нибудь другом, – ответил на это Пьер, и они зашагали дальше. – Объясни лучше ты мне, что значат последние слова Швейцарца. О каких это событиях, о какой тайне он говорил?
– Как! – вскричал Амори. – Ты не знаешь, что происходит сейчас в Блуа между нами и деворанами? А я ведь думал, ты получил приглашение и идешь туда по зову наших товарищей.
– В Блуа я иду по собственному делу, которое к тому же, если только надежды мои меня не обманут, можно считать уже наполовину улаженным.
И Пьер рассказал другу, что ищет себе в помощь двух хороших работников и надеется, что Амори согласится быть одним из них. Он описал ему работу, к которой собирается его привлечь, предложил выгодные условия и горячо просил не отказываться.
– Разумеется, я был бы счастлив поработать