и предпочитаю выслушать из их уст чистосердечное неодобрение, чем терпеть молчаливое презрение и недоверие. Я считаю, что только женщины действительно могут оценить наши изъяны и наши достоинства.
– Но, сударыня, – с притворным отчаянием обратилась Каролина к госпоже де Вильмер, – скажите вашему сыну, что я не имею чести близко знать его и живу в этом доме не для того, чтобы мысленно живописать портреты на манер Лабрюйера.
– Милое дитя, – ответила маркиза, – вы здесь на правах моей приемной дочери, которой все дозволено, потому что всем известны ее редкая сдержанность и прелестная скромность. Поэтому отвечайте моему сыну не робея и не сердитесь, если он над вами дружески подшучивает. Он знает вам цену не хуже меня и всегда будет выказывать вам полное уважение, безусловно вами заслуженное.
– На сей раз, матушка, я ваш комплимент принимаю, – с подкупающим чистосердечием отвечал герцог. – Я питаю глубочайшее уважение к любой чистой, великодушной и преданной особе, а стало быть, и к мадемуазель де Сен-Жене.
Каролина не покраснела и не пробормотала слов благодарности, как чопорная компаньонка. Она посмотрела герцогу прямо в глаза и, поняв, что он над ней не насмехается, мягко сказала:
– Отчего же его сиятельство, так высоко меня ставя, полагает, что я смею о нем дурно думать?
– Ах, на то есть причины, – ответил герцог. – Я вам их открою, когда мы познакомимся поближе.
– Вот как! А зачем откладывать? – заметила маркиза. – Сейчас самое время.
– Будь по-вашему, – согласился герцог. – История эта забавная, и я вам ее расскажу. Третьего дня, дорогая матушка, я сидел в вашей гостиной и в одиночестве поджидал вас. Удобно устроившись на козетке, я дремал в уголке – утром я страшно устал, объезжая норовистую лошадь, – и размышлял о приятных свойствах этих стеганых кресел точно так же, как мадемуазель де Сен-Жене раздумывала о достоинствах богемского стекла. И вот что пришло мне в голову: как удивились бы эти диванчики и кресла, попади они на конюшню или в стойло. И как смутились бы наши гостьи, прелестные дамы в атласных платьях, найдя вместо этих мягких козеток соломенные подстилки!
– Но в ваших фантазиях нет ни капли смысла! – смеясь, заметила маркиза.
– Совершенно верно, – подхватил герцог, – это были фантазии слегка пьяного человека.
– Что вы такое говорите, сын мой!
– Ничего худого, дорогая матушка. Я вернулся домой голодный, усталый, умирая от жажды и слегка опьянев от свежего воздуха. Но так как вы знаете, что от воды мне делается дурно, а жажда мучила нестерпимо, я утолил ее и снова опьянел. Вот и все. Вам известно, что в таком состоянии я нахожусь обычно не больше четверти часа и умею нужное время посидеть в укромном уголке. Поэтому, вместо того чтобы пройти в столовую и поцеловать вам за десертом руку, я проскользнул в гостиную.
– Ну, ну, – сказала маркиза, – а теперь ускользните от ваших путаных мыслей и переходите к делу.
– Я уже к нему перешел, как вы сейчас увидите, –