работу, то избирателей на местах обуяла зависть: а чем я хуже других? Отлично помню, какую кровную обиду нанес циркуляр министра Столыпина, отложившего сессии земских собраний на один месяц, ввиду того что в Думе обсуждался земельный проект и Столыпин опасался, что депутаты разъедутся на земские собрания, будучи зависимы от своих земских избирателей на местах. Даже интеллигенты, как, например, доктор медицины Филатов, не могли простить нам, членам Думы, что из-за нас, четырех человек, отложили собрание, состоящее из шестидесяти гласных, почтенных земских старожилов.
Ко времени выборов в четвертую Думу положительно все наши избиратели пожелали сами быть членами Думы: если Еропкин играет в Думе роль и имеет значение, то разве я хуже его, разве я не могу тоже играть роль в Думе? Эти наивные обыватели не понимали, что Дума состояла из 442 депутатов, а «роль» там прямо играли не более 120 человек; остальные депутаты состояли на выходных ролях, и страна их совершенно и не знала.
Это поветрие, это желание попасть в Думу развило страшную зависть и конкуренцию при выборах; каждый считал себя самым естественным кандидатом в Думу, не хуже других.
У польских депутатов такой обывательщины не было: во всех четырех Думах состояли одни и те же депутаты. Оно и понятно: член Думы должен иметь политический опыт, политический стаж, обладать преемственностью работы в Думе. Дилетанты в Думе менее всего нужны, ибо политический или законодательный концерт куда сложнее музыкального.
После известного адреса государю Думе был назначен высочайший прием в Екатерининском дворце в Царском Селе. Был подан поезд в Петербург к Царскосельскому вокзалу, и в Царском нас встретили царские экипажи – кареты, коляски и сани.
Левые депутаты не были приглашены во дворец, а кадеты тогда сами отказались от участия в приеме. Прием был обставлен парадно, хотя и не так пышно, как прием первой Думы в Зимнем дворце. Все придворные и вся парадная стража налицо. В большом зале мы стояли по губерниям. Государь вышел с государыней, и посреди них наследник, совсем еще маленький мальчик в белом костюмчике, страшно живой и очень хорошенький; сначала он был серьезен, затем, когда вся эта церемония ему надоела, он начал шалить, и видно было, как крепко держали его с обеих сторон государь и государыня, чтобы он не вырвался от них. Действительно, процедура была скучная, ибо государь обходил всех депутатов по губерниям и задавал вопросы, крайне однообразные. Когда государь подошел к курским депутатам, произошел курьезный инцидент: депутат Сушков[186] – городской голова – в порыве чувств опустился на колени. Государь, видимо, смутился, а окружающие поспешили поднять Сушкова с колен. Столь наглядно продемонстрировали курские депутаты самодержавие.
Когда скучная процедура приема наконец закончилась, все достаточно утомились, нас пригласили к столу, и здесь для нас, по моему мнению, заключалась большая обида: государь к нам не вышел, и мы были приглашены закусить стоя, как бы недостойные сидеть за одним столом с царем. Не знаю, как другие,