полукруглый холм. Лесистый, сумрачный. С обрывистым выступом над водой. Выступ напоминал забрало рыцарского, колючим гребешком украшенного шлема. Кромка «забрала» была без леса – ломаный гранитный край с редкими деревцами. От него до воды – метров сто, наверно.
И вот эта махина двигалась на пароход. Видимо, фарватер проходил недалеко от обрыва. Там ярко горела красная капля бакена, отражалась дрожащей стрункой. Пассажир спросил:
– Спать не собираешься?
– Рано еще. Да и днем выспался.
– Это верно. Я тоже подремал… Все как и должно быть.
– Что «должно быть»? – отозвался мальчик. Без особого, впрочем, любопытства.
– Это я так… Извини, я хочу спросить… Допускаю, что выгляжу назойливым, но все-таки… Мне кажется, что тебя что-то беспокоит. Грызет, как иногда выражаются… Не могу ли я помочь?
Мальчик не удивился. Сказал, все так же глядя на мыс:
– Но меня ничего не грызет… Думаете, будто я боюсь, что дома попадет? Ничуть.
– Нет, я не про это… А может быть, тебе просто зябко? Возьми мою куртку.
– Не… мне тепло. Если надо, у меня безрукавка в сумке есть… Из козьей шерсти, домашняя вязка.
– А, это хорошо… Мама, наверно, вязала?
– Нет, не мама… Смотрите, там кто-то стоит!
Мыс придвинулся почти вплотную, обрыв нависал над пароходом. Кромка «рыцарского забрала» скрыла за собой лесистую вершину холма. Черный неровный край рисовался на светлом небе, над ним висела голубая несмелая звездочка. А левее звездочки виден был неподвижный силуэт. Маленькая тонкая фигурка со склоненной головой и опущенными руками.
Конечно, ничего особенного в этом не было. Мало ли туристов на здешних берегах. Какой-нибудь пацаненок улизнул из палатки и глядит с высоты на окрестности…
Но беспричинная тревога толкнула мальчика – так же, как во время песни об Угличе. Он крепче охватил колени и прижался теменем к дрожащей стенке каютной рубки.
– Стоит… – с непонятной интонацией отозвался Пассажир. Он тоже смотрел, запрокинув лицо. – Стоит. Да…
Звездочка прошла за плечами мальчишки на обрыве. Силуэт шевельнулся. В это время заскрипели доски расшатанной палубы. С носа шла, переваливаясь, буфетчица. Пассажир подвинул ноги под скамью, а сам все смотрел вверх. Буфетчица прошла, и от ее передника пахло макаронным гарниром. Мальчик придержал дыхание. В эту секунду на досках звякнуло. Денежка! Светлое небо отразилось в белом кружочке. Пассажир быстро повернулся к мальчику. Тот сбросил со скамейки ноги, нагнулся.
Однако проворнее всех оказалась буфетчица. Неожиданно легко обернулась, присела, накрыла монетку ладонью.
– Это моя!
– Почему вы решили, что ваша? – с непонятной злостью сказал Пассажир.
– А чья еще? – Буфетчица сжала находку в кулаке, встала. – Карман-то дырявый на фартуке, всю мелочь растрясла. Ох ты, пропади оно все пропадом… – И пошла прочь походкой вороватой утки.
– Вот ведь с… сытая жадюга, – с болезненной досадой произнес Пассажир.
Мальчик отвернулся. Всегда неловко, если в симпатичном человеке