армию не хотел бы поступать, так как не могу драться против тех, с кем еще вчера сражался в одних рядах; если все же необходимо служить, предпочитаю гражданскую службу; ни к какой партии не принадлежу и не собираюсь входить; партию коммунистов знаю только со слов ее противников и потому не могу ничего о ней сказать.
Долго я возился с опросным листом. Наконец сдал его, получил регистрационную карточку и разрешение жить на частной квартире до востребования.
– Бежать!
Это стало моей idee fixe. Нужно было только выждать время, пока окрепну: тиф совершенно вымотал все силы. Надо было обдумать мелочи, ориентироваться, разузнать, куда лучше скрыться.
Я слышал, что персидский консул в Екатеринодаре помогает нашему брату; не один офицер внезапно из русскоподданного превратился в перса и этим освобождался от советской опеки, регистраций и прочих аксессуаров советского бытия. Поэтому я свои стопы направил после регистрации первым делом к персам. Меня очень любезно приняли там, и консул, уединившись со мной в кабинете, сказал:
– Если бы вы пришли раньше! Сейчас ничего не могу сделать. Я буквально завален протестами Кубанско-Черноморского ревкомитета. Они знают, что я снабдил персидскими документами многих пленных офицеров. Они даже запрос сделали моему правительству.
– Я об этом читал в «Красной Кубани».
– Против меня началась целая кампания в красной печати. Меня называют белогвардейским агентом, контр-революционером и другими эпитетами, недопустимыми в отношении дипломатического представителя, да еще дружественной, – он улыбнулся, – страны. Я добился закрытия некоторых красных газет, я настоял на предании суду за клевету нескольких сотрудников Куброста. Я веду войну сейчас, и это заставляет меня теперь быть особенно осторожным.
Пришлось строить иные планы. Я пошел от консула к коменданту. Красный комендант города, товарищ Лея, дал мне ордер на реквизированную комнату, которая оказалась в квартире одного видного коммерсанта П. В семье П. встретили меня очень участливо, кормили, поили меня.
– А бежать я вам все-таки не советую, – говорил мне П., узнав о моем решении. – Красные только кричат, что деникинская армия уничтожена. Враки! Шкуро под Армавиром, и есть сведения, что он идет на Екатеринодар. Да и Пилюковские войска наготове, красных выгонят с Кубани. Не может быть, чтобы они тут закрепились надолго, хотя они, вишь, какие сделались хорошие – ни расстрелов, ни грабежей. В прошлый свой приход они не такие были. Они из кожи вон лезут, чтобы показать, что они не банда, а настоящая армия; а все же им тут не царствовать.
И эта уверенность была у многих; красных считали калифами на час. И я сам стал колебаться – бежать мне или ожидать прихода Шкуро, благо красные пока нас не особенно тревожат.
Опираясь на палку, я ходил по Екатеринодару, в котором был проездом в 1918 году и любовался, пом ню, тогда шумной Красной улицей. Гигантские стеклянные витрины, красовавшиеся прежде