врач не едет! – Он был очень взволнован приходом турок. Каждый армянин хорошо знал, что пощады от турок ему не будет!
– Почему нам из штаба ничего не дают знать? Что нам делать? Может быть, люди уж уехали из города?
– Но еще никто не уезжает. (Я так думала.)
– Да по нашей улице кто поедет?! – сказал санитар.
Приближался вечер, я пошла домой. Но когда стемнело, мне стало жутко сидеть одной в комнате: вдруг турки уже окружили город и теперь где-нибудь совсем близко, крадутся к моей двери?! Нет, я не могу сидеть, я должна все видеть и слышать. Почему я не сходила сама в штаб и не спросила, что мне делать? Стреляют, кажется, еще сильнее!
– Гайдамакин! Где ты?
– Здесь я, здесь, барыня! – он вошел в столовую.
– Почему ты в шинели? Где ты был?
– Да мы за воротами стояли, там все видно, как турки стреляют. Костры зажгли, видать, мерзнут.
Турки жестоко страдали от мороза и не скрывались от русских, развели огромные костры и всю ночь, а может быть, и днем тоже жгли костры вдоль всей линии на верхушке горы, над вокзалом. Ночью ясно было видно, как они обступали костры черной каймой, от которой огонь становился слабым, маленьким, а когда они отходили, чтобы стрелять, огромное пламя освещало черное небо, и на фоне его было ясно видно каждую фигуру.
– А народ есть на улице?
– Какой народ! Да никого нету.
Я оделась и вышла на улицу, Гайдамакин шел за мной. Ночь была черная. Сначала не было видно ничего. Но глаза скоро привыкли к темноте, и на небе засверкали крошечные огоньки.
– Смотрите, барыня, сколько турок! – сказал Гайдамакин, показывая на гору над вокзалом.
Я увидела: точно по ниточке, ровно вспыхивали зеленовато-красные огоньки, то сразу несколько, то врассыпную, то опять все сразу, по всей горе… Точь-в-точь как на электрической вывеске гигантского магазина. Звук выстрелов я сейчас слышу меньше, чем днем. Это, может быть, оттого, что днем я не видела огоньков, а сейчас я только их и вижу. Где-то воет брошенная хозяевами собака. Видно, и ей страшно.
Вдруг за моей спиной заскрипел снег под чьими-то ногами. Я быстро повернулась и увидела, что сверху по улице спускается группа мужчин с ружьями. Мысль, как молния, мелькает: «Турки!..»
– Вон наши идут на позицию! – говорит Гайдамакин.
Слава богу, свои! Мы не одни! Еще есть люди на этой улице. Подходят, здороваются…
– Здравствуйте, солдаты, вы куда идете? – спросила я.
– А вон турку бить, на вокзал идем! Слышите, как стреляют? – Они остановились около меня.
– Боятся, потому и стреляют! – говорит один из пришедших.
Я прислушалась. Правда, я слышу теперь много выстрелов, а огоньков стало еще больше. Страшно!.. И снова я вижу гигантскую вывеску с освещением, которое то тухнет, то снова загорается.
– Вон сколько огоньков! Столько и винтовок, столько и пуль! – снова кто-то говорит из солдат.
– Сила их, должно быть, большая! Вон какие костры распалили! Не боятся нас. И откуда их принесло?! Позиции далеко! Там и войско наше. А здесь никто и не ждал турка!