>Хотя тогда прочесть ещё не мог,
Евангелье, написанное вязью.
И всё же, позже, взрослым стал когда,
Благую весть урывками читал,
Но, признаюсь, что даже и тогда,
Значения всего не представлял.
Величие Евангельского слова,
Открылось в тишине душе моей,
Когда стал перечитывать всё снова,
В глуши лесов, уже на склоне дней.
Открылась мне и ритмика в твореньях
Святых отцов, Апостолов Христа,
Утраченная в ранних изложеньях,
Когда они лились из уст в уста.
Тогда неодолимое желанье,
Я ощутил в больной грехом душе:
Помочь другим таким, как я, созданьям,
Поведав то, что сам познал уже.
Помочь живущим в грешной суете
Быстрее встать на верную дорогу,
Не тратить жизнь, блуждая в темноте,
Как прежде я, но обратиться к Богу.
Однако же меня обуревали
Сомнения: а в праве ли я, грешный,
Писать о том, что понял сам едва ли
Всё до конца, как надо бы, конечно?
Не редко ведь намеренья благие
Нам, грешникам, дорогу в ад мостят.
Но разве лишь одни только святые
Дела богоугодные творят?
Я дал обет: остаток сил своих,
Не расплескав, до самого конца,
Потратить весь на задушевный стих
О подвиге служения Христа.
И теплится в душе моей надежда,
Что смогут люди, наконец, понять:
Так дальше жить нельзя, как жили прежде,
Завет и жизнь Христа коль будут знать.
Ведь даже в сей земной юдоли тесной
За то, что человечество творит,
Терзая Богом данный мир чудесный,
Расплата неизбежно предстоит.
Пролог
Не знаем мы, в каком случилось веке,
В каком тысячелетии то было,
Когда вдруг вспыхнул разум в человеке –
Сознанье его душу озарило.
Существованье некой высшей силы
Уже в то время мог он ощутить,
Способной от рожденья до могилы
Его и погубить, и защитить.
И вот тогда охотник первобытный,
Отождествив её с природой зримой,
Просил, себя увидев беззащитным,
Пощады у неё боготворимой.
Страшась неодолимых сил природы,
Обожествляя всё: и свет и грязь –
Толпу богов узрели в них народы.
Весь мир во тьме язычества погряз.
И жизнь текла лишь по закону силы,
Все остальные доводы поправ,
Решали люди споры, как гориллы,
Считая: кто сильнее – тот и прав.
Текли столетья, как тысячелетья,
Но капля камень точит – жизнь менялась.
Лишь правомерность рабства лихолетья
Для побеждённых той же оставалась.
Внушая всем почтение и страх,
Раскинул крылья гордый символ Рима.
Казалось, что в грядущих всех веках
Могущество его ниспровержимо.
Блестящая военная машина,
Всё сокрушая на своём пути,
В известных ей тогда пределах мира
Не видела куда б ещё пойти.
Рим процветал. Прекрасные дороги
Со всех сторон проложены к нему,
И оседая на его пороге,
Стекалась дань к нему лишь одному.
(Из стран как из далёких, так и близких,
Всё лучшее, чем славились они
От берегов Британских до Понтийских.)
То были Рима золотые дни.
Такой порядок виделся навечно,
Но, в роскоши купаясь, Рим дряхлел,
В своё величье верящий беспечно,
О гибели и думать не хотел.
Меж тем, у покорённых зрел протест,
Всерьёз не принимаемый пока,
Внутри страны не мене, чем окрест,
В сердцах раба, плебея, бедняка.
Но кроме социального протеста,
В имперьи Рима назревал конфликт
Духовного, невидимого теста,
С которым Рим бороться не привык.
За