на пару метров от земли, пес не выдержал и деликатно произнес:
– Ва-ав!
Барон стоял на задних лапах, опершись передними на ступень. В его глазах было непреклонное намерение последовать за своим хозяином, чего бы ему это ни стоило.
– Нет! Нельзя! – строгим голосом сказал ему Саша. – Барон, сидеть!
И когда пес послушно уселся на землю, добавил:
– Ждать!
Это была едва ли не самая нелюбимая команда Барона. Она претила всей его деятельной натуре. Еще щенком Барон всячески стремился уклониться от выполнения нелюбимой команды. Притворялся глухим или временно терял соображение и память.
– Сиди, – на всякий случай повторил Саша. – Сиди и жди!
И полез вверх. Не так уж было и высоко, но сердце у него раз десять ушло в пятки. Лестница была деревянной, да еще вдобавок и очень старой, ровесницей самой бабы Глаши. Деревянные ступеньки угрожающе поскрипывали и прогибались. Того и гляди, развалина сломается, и Саша полетит вниз, во двор, на расставленный там садово-полевой инвентарь. Все эти тачки, тележки и колья для подпорок. Напорешься на один такой, и все, окажешься с дырой в животе или с разбитой башкой.
Но все обошлось благополучно. Саша забрался на чердак и первым делом отметил полнейшее несходство этого чердака с их собственным. Тут не было всякой интересной старинной всячины. Тут были складированы старые ведра с облупившейся эмалью и без ручек, дырявые жестяные тазы и помятые алюминиевые ковшики. И еще банки! Целые ряды и шеренги разнокалиберных банок, расставленных как придется. Все они были пусты и в той или иной степени покрыты пылью.
– Хозяйственная бабка, кхе-кхе.
Баба Глаша частенько повторяла, что в хозяйстве все пригодится и что сама она ничего не выбрасывает. Раньше Саша думал, что это она для красного словца так говорит, но теперь понимал, что бабка вовсе не шутила.
Осторожно пробираясь через ряды банок и всяческого старья, Саша внезапно обнаружил, что слышит голоса. Они почему-то доносились не снизу, а откуда-то сбоку. Саша испуганно замер. Бабка и священник тут? Они что, на чердаке? Или это не они и в доме есть еще какие-то люди? Но Саша прислушался и понял, что мужской голос определенно принадлежит священнику. Удивление Сашки усилилось многократно. Что же священник бабу Глашу на чердаке исповедует? Другого места в доме им не нашлось?
Но постепенно Саша понял, что на чердаке кроме него никого нет, а священник и баба Глаша разговаривают в большой зале. Там стояла печь, чей дымоход проходил на крышу через чердак. Заслонка на печи была открыта, потому что баба Глаша собиралась ставить на горящие угли будущий обед. Но пока печь была открыта, она служила отличным передающим устройством. И каждый произнесенный у печи звук, поднимаясь вверх по дымоходу, проникал на чердак.
– Ну, Глафира, все эти твои грехи я от тебя уже слышал, и не по одному разу. Говоришь, что завистлива? Так я тебе еще месяц назад велел по тридцать раз утром и вечером «Богородицу» читать. С поясными поклонами. Читаешь?
– Читаю,