тебе говорю.
А ты? Ты об этом не думала? Наверное, нет. Ты была уже далеко, в Питере. А когда уезжаешь куда-то, строишь новую жизнь, все видится немного не так, немного по-другому, верно?
А я была рядом. Каждый день проходила по нашему двору, мимо ее подъезда. Вот так.
Спустя много лет мне показалось, что я встретила Ганкиного гитариста – а может, ошиблась. Очень, очень похож. Хотя он был красавцем, а стал каким-то хануриком. По-прежнему волосатый, правда, теперь абсолютно седой – неровные и неряшливые патлы, которые ужасно выглядели на немолодом человеке. Старые рваные джинсы, потертая, грязная, засаленная куртешка. Жуткие остроносые башмаки из восьмидесятых годов, типа ковбойских сапог. Музыканты носят такие, мне кажется. И глаза – вымершие, тусклые, без толики эмоций и каких-либо мыслей. Пустые глаза пропойцы и наркомана. Хотя странно, он выжил? Несмотря на все? Чудно. А может, это был и не он, я точно ведь не уверена. Может, просто похож.
Вспоминает ли он – хоть иногда, – что его любила прекрасная рыжеволосая женщина, родившая ему сына и покончившая с собой из-за этой любви в самом расцвете лет?
Вряд ли.
А ведь мы могли ее остановить, Сонь! Вылечить, образумить, уговорить – ну, я не знаю… Поддержать как-нибудь.
Если бы мы знали… Но каждый из нас жил своей жизнью. Нет, наверное, это нормально. Каждый отвечает за себя – ты права, как всегда, ты права, Соня.
Да! Недавно, кстати, звонил Галкин, мой бывший, ты представляешь? Я и сама обалдела! Сто лет не слышались, а тут! У него все в порядке, он в Мюнхене, я тебе говорила. Работает в какой-то энергетической компании старшим инженером. Зарабатывает прилично, по его же словам. Имеет дом, родил двух дочек. Посетовал: «У меня одни девки, Аля!» Дочки удачные, обе студентки. Не замужем, у них рано не выходят – его слова. Типа, надо встать на ноги, окончить вуз, найти хорошую работу, купить квартиру. А уж потом… Это, конечно, намек на Аську – выскочила замуж «чуть свет», тут же родила одного, потом второго. Институт бросила, работы нет – куда уж, с двумя-то детьми! Сидит на голове у матери, в жутких условиях. Ну и кому хорошо?
Он прав, Соня. Конечно, он прав. Кажется, она повторяет мою судьбу – судьбу неудачницы. Карма матери – кажется, так сейчас говорят? Миша прав. Бросить институт – какая глупость! Никогда этого ей не прощу. Идиотка. Как можно сейчас без высшего, а, в наше-то время? Точнее – не в наше. Нашим я его не считаю. А ты? Так вот, опять я о своих баранах. Вот бросит ее этот, с позволения сказать, муж, мой нелюбимый зятек. И что? Куда она пойдет? Опять ко мне на шею? Сколько я смогу тянуть этот воз?
Ну вот и что получилось – я вырастила полную дуру (потому что без Миши), а его дочки – умницы и красавицы, видимо, потому, что без меня, не я их растила.
Видишь, чувство юмора еще не утрачено, да?
Но Миша прав! Хотя кто знает, как на самом деле? Никогда он не признает, что у него что-то не получилось, это понятно. Внуками он интересовался мало и вяло – что ж, и это понятно. Кто они ему? Так, чужие дети. Кстати! Уехав, он быстро забыл и об Асе, родной дочери. А как ее обожал,