есть Люк – бывший зэк, незаконнорожденный черный сын городской потаскушки, чудом подцепивший богатенькую горожанку? «Туда ему и дорога», – однажды сказал один из моих постоянных клиентов, старикан, который каждое утро приходит к нам на жареный сыр, яйца и кофе. Человек он неплохой, просто никогда нигде не был – и уже не побывает. Я ничего не сказал, дал ему спокойно допить кофе с тостами.
Джун Рейд слишком быстро уехала, не успела развеять людские сомнения. Я одно время очень переживал по этому поводу, да и до сих пор иногда завожусь, но потом напоминаю себе: люди поверят в то, во что захотят верить, хоть ты им кол на голове теши. А про Люка я одно знаю – он был мне другом. И хорошим человеком, на долю которого пришлось много плохого и чуть-чуть хорошего. А теперь его нет.
В тот день я не хотел раскисать перед Сэнди и Лиамом, поэтому сразу после пожарной части поехал к маме. Она живет в том же доме, где прошло мое детство и где мы с Сэнди жили, пока пытались встать на ноги. Поразительно, как все складывается, как замыкается круг. Кто мог подумать, что однажды Эрл Мори, его сын Дирк и вся их многочисленная родня будет есть свадебный торт по бразильскому рецепту, приготовленный моей матерью для дочери богатой горожанки, подруги Люка Мори? Да никто, вот кто. Но это безумие почему-то казалось мне закономерным, оно имело смысл.
Я сидел в машине и наблюдал, как мама включает свет на крыльце – она всегда это делает, прежде чем открыть дверь, даже средь бела дня. Потом она вышла, закрыла за собой, накинула на костлявые плечи домашний халат и застегнула его на две верхние пуговицы. Я представил себе, как она два дня подряд жала сок из апельсинов и колола кокосовые орехи, а потом посыпала готовый торт серебряными шариками… Теперь же Мори, не глядя, жуют его своими желтыми от табака зубами. И тут я захохотал. Просто ничего не мог с собой поделать. Ничего смешного не было, вот вообще ничего, но я смеялся над нелепостью и идиотизмом ситуации. Я смеялся до слез и соплей, пока ко мне не подошла мама. Старая и подслеповатая, она беспокойно щурилась и все спрашивала: «Рик? Ты чего? Что с тобой?» Шаркая тапочками, она наконец добралась до моей машины и постучала в окно. Вот она, моя мать – кладет обе руки на крышу и льнет к стеклу, полуслепая, встревоженная. Поразительно, насколько человек после таких катастроф начинает ценить жизнь и все, что у него есть. Мне кажется, я никогда не видел свою маму так ясно: ей было шестьдесят шесть, а овдовела она в пятьдесят, всю жизнь проработала секретарем в начальной школе, воспитала в одиночку двоих детей, а потом еще внучку – пока моя разведенная сестра училась на медсестру в Хэтфорде. Она победила рак груди и пустила в свой дом взрослого сына, когда тот с девятнадцатилетней женой и годовалым малышом не смог свести концы с концами.
«Что случилось? Рик?» – твердила она, барабаня в окно. Я открыл дверь и вышел из машины. Вечерело.
– Ну, расскажи, – попросила она и, встав на цыпочки, положила ладони мне на плечи. Я наклонился и обвил руками