и ответственную девушку. К ней благоволил даже строгий завотделением – и тут же пошли смешки и шутки на эту тему. Соня, будучи человеком без задних мыслей, яростно сердилась на болтливых акушерок, а тех ее гнев только раззадоривал.
Работала сутками, тяжело, но довольна была, только когда роженицы шли потоком и не оставалось времени передохнуть и выпить чаю. Это было не служебное рвение, а искреннее желание молодого и здорового человека постигнуть, познать, вникнуть, осмыслить, разобраться – и помочь! После суток приходила домой, пила чай и валилась спать – но хватало трех-четырех часов, и вот, бодрая, умытая ледяной водой, она уже бежит в киношку или Третьяковку, а если повезет, то на лишний билетик в Зал Чайковского. Конечно, имелись ухажеры: бывший сокурсник Димочка Сомов – верный паж и поклонник, хирург из соседнего отделения Игорь Петрович – педант и старый холостяк, сосед по дому Мишка – водитель грузовика, русский богатырь из былинных сказок. Но никто, никто не трогал ее душу, ни разу не дрогнуло ее чистое и верное сердце. Всему свое время. Ее время пришло спустя три года после окончания института, когда уже ее тишайшая мама не на шутку переживала, справедливо считая свою бойкую дочку перестарком.
Сашу, или Шуру, как будет называть она его всю их дальнейшую долгую и счастливую жизнь, Софья Михайловна увидела впервые в приемной роддома. Он сопровождал маленькую женщину, мелкоглазую, со смазанным лицом и острым подбородком. Высокий, статный красавец с ранней проседью осторожно и нежно держал за плечи свою невзрачную спутницу. Когда медсестра стала оформлять роженицу, Соня услышала, что сопровождающий не муж, а брат. Она подняла на него глаза и, столкнувшись с ним взглядом, тут же очень смутилась, засуетилась и даже уронила медицинскую карту на кафельный пол. За картой они, естественно, нагнулись одновременно. Тем же вечером роженица благополучно разрешилась хилым младенцем мужского пола, а позже благодарный дядька встречал Соню на улице с букетом белых пионов.
Эти пионы так и остались ее любимыми цветами на всю дальнейшую жизнь, бесповоротно отодвинув букеты роз, гвоздик, тюльпанов и гладиолусов – несчитаные охапки цветов, подаренных за долгую трудовую жизнь хорошего, добротного и честного врача.
Неискушенная, Соня влюбилась отчаянно. Всем своим пылким и наивным сердцем. Впрочем, любовь эта была, скорее всего, из серии «я тебя люблю, а ты принимаешь мое большое чувство». И все долгие годы, правда нечасто, она задавала себе один и тот же вопрос: способен ли нежно любимый Шура на истинную страсть? Сомнения были, были… Нет, сетовать и роптать ей не пришло бы и в голову: Александр Николаевич, Шура – сначала жених, а потом и муж, – оказался предупредительным, внимательным и обходительным. Упреждал все ее желания, коих, конечно же, в силу ее характера было немного, не говоря о капризах, был нежен и терпелив, заботлив и не скуп. И все-таки каким-то неопровержимым женским чутьем, тончайшим осязанием, закравшейся, промелькнувшей, холодной и коварной задней мыслишкой она понимала –