Потому что остаться без слов страшно. Страшно, если кто-то один замолчит. Что тогда будет делать второй? Страшно, что будет слишком глубоко. Или не слишком? Когда вопросы начинаю задавать я, мир вокруг опасно расшатан. Но я тоже хочу спрашивать. Очень редко. Но очень четко. Я практически не получаю ответов, хотя уже одно твое молчание – это достаточная пища для размышлений. Теперь, Хлоя, оно будет вечным.
Говорить тебе правду – это быть очень смелым. Это быть героем. Это быть тем, кем я всегда пытаюсь стать. Говорить тебе правду – это знать, что все, что ты услышишь, останется в тебе, что каждое слово будет пережито, осмысленно, разложено на части, что каждая буква отзовется и срезонирует, будет пульсировать и жечь, но если говорить только о любви, то это будет похоже на ложь, очень жестокую и очень сладкую, которой уже и так вполне достаточно в этом мире. Я не умею тебе лгать, прости. Я не умею замалчивать настоящее и подлинное. Ты почувствуешь все и без моих слов.
Я должен быть честным. До конца. Потому что вот он, конец. Я должен быть честным. Всегда. Иначе не стоит смотреть тебе в глаза и видеть через тебя целый мир. Я должен быть честным. Чтобы выдержать твой уход и остаться живым.
Прорасту в тебе зернышком, пущу корни, тонким стеблем окрепну в тебе, заплачу, разольюсь соленым морем, обмелею до острых камней, превращусь из птицы в зверя, из зверя в человека, из человека в горсть земли, из земли в дерево, из дерева в соль морей, из соли в океанский вой, в ураган, в огонь, в следы на потолке от бессонной ночи. Ночь за ночью, день за ночью, утро за ночью, я за ночью… Гнался, оступился, ободрал коленку… Йодовую клеточку, как в детстве… Я художник, я нарисую… Сам нарисую… Подуть скорее, чтобы прошло. Потом гордо показывать раны, полученные в битве с полом, вешать на грудь ордена из каштана и дубовых листьев, брать себе в армию все незабудки и колокольчики, что растут по склонам холмов, вести за собой на войну бело-синих, самых нежных и добрых воинов, чтобы у каждого в сердце проросло по цветку, чтобы навсегда-навсегда, просыпаясь по утрам и еще не открывая глаз, люди клялись быть светлыми вопреки всему.
Умываться росой, обращенной из инея в ледяные капли, продрогнуть от ступней до волос, истончить губы, обелить кожу, расписать вены сине-фиолетовым, изрезать о скулы пальцы, футболку, свитер, распустить клубок пряжи, бежевой, теплой, проложить дорожку от моего неизвестного бытия к твоему порогу, но пойти в другую сторону, от своего дома, но не к твоему, чтобы ни ты, ни я не знали адресов друг друга и не нагрянули вдруг как-то раз в гости, чтобы ни ты, ни я не прикасались ко времени, что мы теперь проводим порознь, чтобы больше никогда не нужно было прощать того, кто разорвал твою душу в клочья.
Выскочить в ноябрьский холод в расстегнутой куртке и нырнуть, как в лисью нору, в кофейню, что всего лишь соседняя дверь моего нового дома, который я снова покину на днях или в ближайшее время, потерять сознание от запаха кофе и миндаля, от ясных и голубых глаз бариста, от маленьких столиков и книжных полок по кругу, от неба над головой и от земли под ногами,