бы не упасть в этой сумасшедшей давке! Только бы удержаться на ногах! – с ужасом думал Иван. – Иначе – конец! А так хочется еще пожить…»
Он обратил свой взгляд к небу, ввысь, к белым, неподвижным и таким спокойным облакам, к голубому, высокому небу.
«Господи! Помоги мне, грешному, выжить в этом безумии! Услышь молитву мою, спаси и сохрани недостойного раба Твоего!»
Сорвавшаяся с места и неудержимо хлынувшая к ларькам толпа несла туда же и Ивана. Он почувствовал, как ноги его оторвались от земли, как хрустнули ребра…
«Вот и конец! – обреченно подумал он». Но нет, на этот раз все обошлось. Ноги опять коснулись земли, стало немного легче дышать, хотя теперь невыносимо болел бок. Он огляделся вокруг в поисках хоть какого-то выхода, спасения. Но вместо этого увидел, что стоит бок о бок с бездыханной старушкой. Судя по ее бледному, без единой кровинки лицу, она давно уже, не выдержав давки, отдала Богу душу. Но плотная толпа так и носила ее остывающий труп из конца в конец поля.
«Бедная! – подумал Иван. – За что? Зачем? Ради чего?..»
А вокруг творилось что-то невообразимое. «Стоял такой ужасный крик высокими нотами ненависти, отчаяния и плача, что в ушах он отдавался бесконечным пронзительным свистом, от которого ползали мурашки по спине, темнело в глазах…
Слышно было, как хрустят кости и ломаются руки, хлюпают внутренности и кровь».
Он и сам почти терял сознание, изнемогая от усталости, боли в боку и нестерпимой жажды. Уже не думая ни о каких подарках, напрягая последние силы, старался пробиться поближе к краю толпы. Его били, толкали, щипали и даже кусали, но он упрямо продвигался вперед, туда, где время от времени мелькали шинели полицейских и слышался возбужденный храп лошадей.
А задние все напирали и напирали. И вот уже крайние ряды посыпались с обрыва в глубокий ров, застилая его слой за слоем изуродованных, раздавленных, мертвых или еще стонущих тел. Стоявшие в оцеплении солдаты и полицейские были бессильны предотвратить это смертоубийство. Обезумевшая толпа была неукротима, люди не воспринимали ни окриков, ни ударов нагайками и дубинками, ни предупредительных выстрелов в воздух. Поэтому стражи порядка старались хотя бы не допустить на площадь все еще стекающиеся с разных сторон новые колонны алчущих людей.
Иван понимал, что там, за линией оцепления, его единственный спасительный шанс. Напрягая последние силы, он упрямо пробирался к краю поля. Сколько времени прошло в этой борьбе за жизнь, он не мог бы сказать, потому что порою миг казался вечностью, а порою и вовсе представлялось, что время остановилось, что нет ничего, кроме этого бесконечного, безбрежного месива тел.
Наконец с удивлением и недоверием он почувствовал, что этот живой плен, в котором он оказался, начинает ослабевать, что дышать становится легче, а душераздирающие стоны и крики о помощи уже не окружают его со всех сторон, а теперь звучат глухо, издалека. И вот до спасительной черты осталось совсем немного, всего несколько шагов. Он видел,