холодными, промозглыми ветрами с моря. В этом городе и дни-то зимние темны, а уж ночи совсем непроницаемы, вязки и долги, кажется, до бесконечности. И утра приходят не с солнечными лучами, а с унылым хором заводских гудков, созывающих рабочий люд в прокопченные цеха, к бесконечным рядам мудреных станков, к тяжелой смеси запахов металла, машинного масла, водочного перегара и матерщины лениво переругивающихся между собой и с начальством рабочих.
Он не зажигал в комнате света. Долго сидел в темноте у открытой чугунной дверцы печи, глядя на трепещущие среди поленьев жаркие языки пламени. Минуты сменяли минуты, часы шли за часами, и ночь незаметно перетекала в утро под мерное пощелкивание маятника стареньких ходиков за его спиной.
Но фарфоровая кукушка часов не нарушала тишины комнаты и хода его размышлений. Механизм давно проржавел, и она замолкла навсегда, укрывшись за жестяной дверцей своего потемневшего от времени и густо засиженного мухами сказочного домика.
За стеклом незашторенного и оттого неуютного, словно голого окна, в тускло-желтом свете невидимого фонаря, откуда-то из бесконечно-черной глубины неба в медленном кружении проплывали крупные, похожие на куриный пух, хлопья снега, замирая на покатой крыше дома, что напротив, на выбитой временем и копытами лошадей брусчатке мостовой, на плечах случайного прохожего, нетвердой походкой прошествовавшего из конца в конец пустынного переулка.
Встать бы да зашторить окно. Но нет сил двинуться, прервать это оцепенение, ход тревожных размышлений…
«Этот проклятый город! – устало подумал он. Прикоснулся ладонью к горячему кафелю печи. – Это средоточие лжи, лицемерия, насилия, разврата и несправедливости, словно здесь резиденция самого дьявола, откуда правит он всеми силами зла по всей стране. Это царство несправедливости распростерлось от дремучей, неумытой чухони до суровых берегов великого океана, от продуваемого всеми ветрами безбрежья якутских земель до выжженных солнцем узбекских аулов. И я, Григорий Апполонович Гапон-Новых, призван дать бой этой злой сатанинской силе, подняв в священный поход тысячи обиженных, оскорбленных, обездоленных людей, тысячи еще не загубленных до конца душ».
Он подбросил поленьев в топку печи, и огонь благодарно с новой силой заплясал на них, обдав жаром лицо, грудь, колени…
«Злые силы, подлые людишки окружили трон самодержца, порвав нити, издревле связывавшие царские чертоги с каждой убогой хижиной, как бы далеко от столиц она ни находилась, в какой бы глуши, в дебрях лесов или безбрежье степей ни затерялась. Инородцы-аристократы, инородцы-министры, инородцы-гувернеры и аферисты со всего света слетелись и окружили трон плотным, непроницаемым кольцом, лишили царя воли, любви и веры в свой народ.
Но не все еще потеряно. Еще можно все исправить, спасти от позорной гибели и царя, и Россию. Но для этого царь должен услышать завтра голос своего народа, открыто взглянуть своим подданным в глаза.
Завтра… Нет, уже