дождаться, когда окажется дома, откроет входную дверь в прохладный холл. Ее семья наверняка сидит перед телевизором, смеется над каким-нибудь тупым ситкомом. Скорее бы испытать чувство комфорта, принадлежности к семье и безопасности. Чувство дома.
По крайней мере, она об этом мечтала. Но тогда это должна быть чья-то другая семья. Не ее.
Поднимаясь по холму на свою улицу, она почувствовала боль в мышцах. Это была длинная смена. Эллен на нее рассердилась; она все-таки опоздала на десять минут. Взглянув на свое отражение в нержавеющей стали, увидела потекший макияж и вьющиеся волосы. Сделать ничего было нельзя. Сидя в окне «Макдрайва», она чувствовала, как горят предплечья; она даже не нанесла солнцезащитный крем.
Медленно подкрадывалось ощущение, что день Страшного суда уже наступил. Это когда от усталости кажется, что все идет не так. Она старалась не думать о Люке. Иначе начнет разбирать их разговоры; переживать. Осознает, что она ему вовсе не нравится, что она была такой дурой и все смеялись над ней.
Она медленно приближалась к своему дому. Стояла кромешная тьма. Ни в одном окне не горел свет.
3
2014 год
Светодиодная трубка вспыхивает белым светом на густо-черном фоне. Я снова закрываю глаза. Слишком ярко. Мое горло пересохло, в голове пульсирует боль. Со стоном я тру глаза. Что-то задевает мою щеку. Моргая, чтобы сфокусировать взгляд, я смотрю на запястье. На нем висит пластиковый больничный браслет с надписью жирным шрифтом: Винтер, Ребекка. Неуверенно оглядываясь по сторонам, я замечаю вчерашнего полицейского, который спит на стуле перед кроватью.
О господи. Это будет намного труднее, чем я думала.
Когда я стояла в том темном туалете, холод, страх и усталость казались большим из двух зол. Но сейчас, очнувшись в больничной кровати, с сонным полицейским, блокирующим дверь, я понимаю, что, наверное, совершила ошибку. По глупости я решила, что просто смогу начать новую жизнь, что это будет так легко.
В комнате тихо. Слышны только сопение полицейского и приглушенный разговор где-то в соседней палате. Справа от меня окно. Возможно, у меня получится.
Я приподнимаюсь и сажусь в кровати, как можно тише. Моя рука перевязана и пахнет антисептиком, но почти не болит. Видимо, благодаря содержимому капельницы, присоединенной к моей кисти. Взглянув вниз, я замечаю, что на мне одна лишь тонкая больничная рубашка и нижнее белье. Кто-то раздел меня. Я чуть было не рассмеялась – сколько раз я просыпалась в чужой постели без одежды?
Полицейский громко всхрапывает и будит сам себя.
– Бек, – говорит он, протирая глаза и улыбаясь.
Я смотрю на него. Прошмыгнуть в ту дверь уже не получится.
– Ты меня помнишь? Я Винсент Андополис. – Он внимательно смотрит на меня. Все происходит слишком быстро. Я понятия не имею, что ему ответить.
– Смутно. – Мой голос все еще хриплый: спросонья и из-за обезболивающих. Лучше ничего не усложнять, пока я не выясню, что же, черт побери, мне делать.
Разумеется,