Шнайдер, – простым смертным кофе дают только под Новый Год. И вкус тот же самый, что и у моего кофе. Похоже, пайки для СС и для канцелярии собирают в одном и том же месте».
– Сестра пишет, что вы расскажете мне о каком-то деле, – прервал его размышления Зельц.
– Да, это правда, – Шнайдер, не торопясь, допил кофе, поставил чашку на столик и сказал после небольшой паузы: – Я хотел бы предложить вам сотрудничество с разведкой Советского Союза.
Зельц ошеломленно уставился на него.
– Что вы так смотрите? – улыбнулся Шнайдер. – Да, я – советский шпион.
Зельцу стало страшно, он почувствовал, что в ушах его вдруг что-то зазвенело.
– Только не надо так бояться, – попросил Шнайдер. – Вы, конечно, можете побежать, заорать, сдать меня гестапо. Получите благодарность или даже медаль дадут. Только вы же понимаете – Третьему рейху осталось недолго. Советский Союз наступает, а не сегодня-завтра еще и союзники откроют второй фронт, так что через несколько месяцев вам эту медальку придется спрятать как можно дальше. И самому придется спрятаться, чтобы мои товарищи вас не нашли. А они искать умеют очень хорошо, вы знаете. Про Троцкого слышали что-нибудь?
– Про кого? – удивился Зельц.
– Ладно, неважно. В общем, вы меня поняли, я надеюсь.
Зельц молчал, глаза его метались между окном, дверью и ночным гостем.
– Ну что вы так зыркаете на дверь, в самом деле? – сказал Шнайдер. – Я же не бью вас, не кричу, не угрожаю оружием. Что вы так переполошились-то? Хотите сигарету?
– Я не курю, – сказал Зельц.
– Да ладно, чего там, – покровительственно усмехнулся Шнайдер. – По такому поводу можно, я разрешаю.
Зельц взял у него сигарету и нерешительно закурил; голова сразу затянулась туманом.
– Ушла паника? – спросил участливо Шнайдер.
– Вроде бы, – сказал Зельц.
– Хорошо, тогда я продолжу, – Шнайдер спрятал сигареты в карман. – На самом деле, это хорошо, что вы можете бояться. Это значит, что у вас хорошее воображение, а это, в свою очередь, признак ума. Большинство героев ведь, между нами, просто люди недалекие, они просто не представляют, что их может ждать на самом деле. А вот понимать, представлять, что может с тобой случиться в худшем случае, и все равно совершить подвиг – вот это, действительно, героизм, – сказал многозначительно Шнайдер и добавил: – Но таких людей мало.
– А что может случиться в худшем случае? – спросил Зельц.
– Подумайте, – предложил Шнайдер, – вы же умный человек.
Зельц вдруг представил, как его арестовывают два огромных солдата из гестапо, как волокут, избитого, в коридор, сбрасывают с лестницы в подвал, там снова волокут по бетонному полу в кабинет без окон. Вот его лупят сапогами и прикладами по всему телу, с потолка мертво светит белая лампа. Пыточный стул, иголки под ногти, провод на шее, двести двадцать вольт по всему телу, выбитые зубы, кровавая каша во рту, пуля в затылок как избавление.
– Представили? – спросил Шнайдер.
– Да уж, – поежился Зельц.
– Я