он понимал, почему, но не позволял себе в этом признаться. В номере Вирджи жил сухой неразговорчивый норвежец, с которым Смех столкнулся в коридоре, когда направлялся в ресторан пообедать. В ресторане Вирджи не появлялась. Пообедав, Смех переоделся у себя в номере, взял полотенце и направился к бассейну, чтобы искупаться и позагорать. Он вдоволь наплавался в бассейне с морской водой и, нежась в шезлонге, смотрел на морские пейзажи. Зеленый берег с обильной, сплошной кудрявой растительностью радовал глаз. На берегу среди зелени виднелись затейливо гнутые крыши домов. По морю плавали с загнутыми носами лодки и парусные суда. Их корпуса были так изогнуты, как будто хотели опровергнуть правильность и надежность прямых линий. Не зря какой-то китайский мудрец сказал: «Прямая дорога только та, которая быстрее приводит к цели, если даже она извивается». В этой фразе скрывается философия востока. Рыбаки без суеты делали в море свое нехитрое дело. На «Геракле» прибавилось азиатских женщин. Их лица выглядели несколько плоскими. Зато их щеки казались заметно круглее узких, сухощавых бедер. Они загорали у бассейна, подставляя от природы миниатюрные и бронзовые тела солнцу. Некоторые представлялись вполне симпатичными. У бассейна Смех встретил знакомые лица. Эти люди держались немного отстраненно и чувствовали себя на судне старожилами. Среди их числа Смех отметил несколько английских семей, которые знали, как нужно себя держать, как нужно жить и на всех остальных посматривали со сдержанным высокомерным достоинством.
Отдаваясь созерцанию, Смех блокировал для доступа свою память и постарался забыть свою суть. Он сидел у бассейна, ощущая себя то легким ветерком, который подгоняет и теребит рыбацкие лодки, то лучами солнца, которые гладят всех женщин по самым нежным местам, то птицей реющей в завидной неподвижности перед ним за бортом. То он превращался в старого рыбака под утлым парусом, которого дома ожидала желтая стареющая жена и маленькие дети. То он смотрел на уплывающую вместе с берегом зеленую гору, за которую садилось солнце. И ему казалось, что он сам превращается в эту чудесную гору, которая создает своим присутствием вековой, тысячелетний пейзаж. Точно так день за днем солнце садилось за гору. По горе ходили люди, которые жили на ней, и которых теперь нет. И желтое пятно солнца, прячась за горой, подсвечивало ее с другой стороны, создавая сказочный ореол сияния.
Смех сидел в шезлонге. Руки, ноги и все тело, все его мышцы были расслаблены. Через несколько часов неподвижности, засыпая и просыпаясь, он достиг того состояния, когда кажется, тебя вообще нет. Ты все это видишь не как участник жизни и человек, а как частица всего этого. Ему казалось, что он раздарил себя всему окружающему: воде, камням, деревьям, предметам природным явления. Он знал это состояние и знал, что это и есть вершина отдохновения. Он некоторое время наслаждался этим своим чувством растворенности во всем, пока ему не захотелось вернуться в телесный мир, где тела и вещи вступают во взаимоотношение. Он собирался это сделать, просто дотронувшись до чего-нибудь. Он лежал в шезлонге и не чувствовал под собой твердой основы. Он как будто парил над всем. Чтобы это изменить, ему достаточно было поднять руку и потрогать себя, шезлонг, полотенце, тапочек, потрогать любую вещь, чтобы вступить с ней во взаимодействие, осуществить контакт и подтвердить, что он все-таки есть как объект, тело. Но ему этого не удавалось. Он не мог заставить себя пошевелить даже пальцами рук и ног. Он собирался это сделать, но не хотел себя заставлять нарушать свое состояние, потому что в нем, в этом его состоянии неподвижности пряталась бесконечность жизни. Он снова вспомнил Вирджи. И вдруг в какой-то момент услышал ее голос. Ему показалось, что он слышит ее голос. Он вздрогнул, приподнялся и оглянулся. Нет, показалось. Именно показалось. Он встал и прошелся по палубе. Да, ему это именно показалось. Ее не было у бассейна. Он снова сел как прежде в шезлонг. Попытался занять прежнюю позу, но не смог достичь прежней отрешенности. Ощущение бесконечность жизни исчезло. Неподвижность вернулась, а бесконечность стала иллюзорной. Что-то нарушилось, когда он вздрогнул и приподнялся. Безмятежная иллюзия неподвижности пропала вместе с самой неподвижностью, которая украла у него ощущение бесконечности.
После ужина он захватил из номера плед и снова вышел на открытую палубу к бассейну. Солнце скрылось за горой. И сама гора скрылась вместе с берегом. Синь надвигающейся темноты покрыла море покрывалом, сотканным из тумана. Он отдыхал, стараясь постичь неподвижностью смысл жизни и вечность. Он только не знал, можно ли постичь неподвижностью смысл жизни и вечность. Он этого не знал, но все равно это делал. Как бывает, когда делаешь что-то и думаешь, что у тебя обязательно получится, что ты задумал. Ты надеешься на это и делаешь, потому что не можешь не делать.
Когда он открыл глаза, горели тусклые палубные огни. У борта стояла изящная девушка и смотрела в море. Она то ли о чем-то думала, то ли просто ей захотелось побыть одной. «Вирджи», – подумал Смех. Он снял с себя плед, поднялся на ноги. «Вирджи», – подумал он снова и пошел к ней.
– Вирджи, – чуть слышно позвал он, боясь снова нарушить иллюзию неподвижности.
Он не верил своим глазам, не верил, что это Вирджи. Но он очень хотел, чтобы это была она.
– Вирджи, – позвал он громче. –