глаза, затем тихо, как бы про себя, продолжил. – Скоро осень. Я мечтаю о тёплой норе, которая освободит меня от холода. Везёт же кротам!
Большая слеза навернулась на его зорком оке. Орёл взмахнул крылами и тяжело полетел, будто поковылял, стеснённый незримыми оковами выбора, навязанного судьбой. Тень его крыла случайно задела птичье собрание, и мелкота, которая составляла большинство, вмиг рассеялась. Иностранный ворон, пообещав, что он переведёт поучительную речь африканским попугаям, взял под козырёк и тоже улетел. Филин же давно уснул в кроне раскидистой ивы.
Не умеющий летать орёл посмотрел вверх на своего собрата и долго следил за его полётом.
– Чудак! – сделал мыслитель заключение. – Не понимает своего счастья!
И вдруг он горько заплакал. Хотя орнитологи утверждают, что птицы не обладают даром слёз.
Прошло ещё несколько лет. Слава философа продолжала расти. Он разжирел и передвигался вразвалку, как индюк. Лишь острый, горбатый клюв намекал на его происхождение.
На это раз, чтобы послушать лекцию, на поляне собрались не только птицы. Были здесь и небольшие зверьки. Наречённые братья мыслителя, давно взрослые кроты, высовывали розовые носы из лунок взрыхлённого дёрна. Непоседы-белки непрестанно вращали головками, сидя на ветках. Семейство полевых мышей расположилось амфитеатром. Ёж протопал почти до самой трибуны и фыркнул на любопытную крысу, которая случайно забежала на сборище и рассматривала публику удивлёнными бусинами. Жаль, что грачи уже улетели в тёплые края. Вот многочисленные и благодарные слушатели: что им не говори – всё равно будут внимательно слушать и толерантно досидят до конца выступления.
Лектор посвятил очередную работу старому знакомому орлу, слова которого натолкнули его на кардинальные размышления и пересмотр своих прежних позиций. Он долго ждал гостя: щуря глаза, пробегал ими по рядам, от малейшей тени на земле поднимал голову вверх, но так и не увидел небесного странника. Скорее всего, его уже не было в живых: напился напоследок крови, чтобы на старости лет падалью не питаться, и отпал в небытие. Между тем публика заждалась и философ начал свою речь.
– Что может быть общего у крота и орла? Многое и очень многое. Перед самой смертью мой отчим сказал мне: «Копай глубже, сынок, в самые недра». И я копал, глубоко копал мыслью недра проблем бытия. Две вещи соединились во мне: природа и воспитание. Первая стремилась в высоту, вторая в глубину. Можно ли соединить эти два разнонаправленных стремления? Не раздирают ли они меня надвое? Нет. Как видите, я цел и невредим. Счастлив ли я? В моём положении, да. Свободен ли я? Да, ибо действую, не выбирая. Что может быть лучше, чем глубоко чувствовать высоту, и высоко понимать глубину?
Публика плохо слушала лектора и всё время шушукалась, обсуждая выступающего. Да и не было в нём уже того огонька, который зажигает и увлекает за собой толпу. Одни его жалели, мол, за всю жизнь он не вывел ни одного птенца и не познал радости отцовства. Другие сочувствовали, что он питается дурной пищей с помойки. Третьи