ассистент, мальчик, к которому я был добр, которого жалел, ради которого отказался от неприкосновенного права на частную жизнь, опустился до того, чтобы злословить и заниматься клеветой вместе с остальными! И, словно этого недостаточно, мальчик, который обязан мне всем вплоть до спасения его жизни, не слушается моего запрета – единственного запрета, который я ему дал. Что это был за запрет, Уилл Генри? Ты помнишь или ты был так одержим желанием добраться до ватрушек, что забыл? Что я сказал тебе перед твоим уходом?
Я запинался и заикался, подавленный свирепостью его обличительной речи. Возвышаясь надо мной, он прорычал:
– Что я сказал?!
– Ни с… к-кем… н-не… разг-говаривать.
– Что еще?
– Если кто-нибудь заговорит со мной, все хорошо.
– И какое впечатление ты произвел на них, как ты думаешь, Уилл Генри, с этими вопросами про шпионов-конфедератов, правительственных детективов и дом Уортропов? Объясни.
– Я только старался… Я только хотел… Не я завел этот разговор, сэр, клянусь вам! Это Фланаганы!
Он прошипел сквозь зубы:
– Ты разочаровал меня, Уилл Генри.
Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь из комнаты, пнув по дороге кучу бумаг.
– И даже хуже. Ты предал меня.
Он снова обернулся, посмотрел мне в лицо и заорал в темноте:
– И ради чего?! Чтобы поиграть в детектива-любителя, чтобы удовлетворить свое ненасытное любопытство, чтобы унизить меня, распространяя ту же сплетню, которая сломала моего отца, сделала его несчастным и нелюдимым и в конечном итоге свела в могилу! Ты поставил меня в безвыходное положение, мастер Генри, потому что теперь я знаю, что твоя верность и преданность не простираются дальше твоего эгоизма и себялюбия. Мне же нужна только твоя безоговорочная, абсолютная преданность – только это качество является незаменимым для меня. Никто не просил меня взять тебя к себе жить, работать с тобой и делиться результатами работы. Этого не требовала даже верность памяти твоего отца. Но я пошел на это, и вот мне награда!.. Что? Это разозлило тебя? Я тебя оскорбил? Отвечай!
– Я не просил, чтобы вы меня забирали!
– А я не просил проводить расследование!
– Я бы и не стал. Я делал это ради вас.
Доктор шагнул мне навстречу. В сумерках мне было не видно его лица. Между нами пролегла тень.
– Твой отец понимал, что такое риск, – сказал он тихо.
– А мама не понимала! И я тоже!
– Что ты хочешь от меня, Уилл Генри? Чтобы я поднял их из могил?
– Ненавижу этот дом, – крикнул я, обращаясь к тени монстролога, моего учителя – и моего мучителя. – Ненавижу этот дом, и то, что вы взяли меня сюда жить, и вас я ненавижу!
Я бросился бежать прочь – через холл, вверх по ступенькам – влетел в свой маленький альков и захлопнул за собой дверь. Я упал на кровать и зарылся лицом в подушку, громко рыдая. Сердце мое разрывалось от гнева, горя и стыда. Да, стыда, потому что Доктор был всем, что я имел, а я его предал. У