руки класть на плечи,
Будут в губы целовать.
Что же ты, Карамболина,
Так безжизненно глядишь?
То березка, то рябина,
То Россия, то Париж.
«Просто время такое, когда все ложатся на дно…»
Просто время такое, когда все ложатся на дно,
Погружаясь в жару, в раскаленное, знойное лето,
Уезжают на море и пьют «Изабеллу» – вино
Кровяного, венозного, темно-вишневого цвета.
Забывают звонить, забывают писать, без следа
Растворяются в воздухе, как отзвучавшее скерцо,
Пропадают, линяют, чтоб их не заела среда,
Словно дети под стол, словно можно куда-нибудь деться.
Будут вены вскрывать, будут в голос окрест голосить,
Будут помощи ждать и смотреть тяжело и угрюмо.
Только это потом, а сейчас не находится сил
Ни на то, чтоб страдать, ни на то, чтоб о чем-нибудь думать.
«Нарушив долгих дней закономерность…»
Нарушив долгих дней закономерность,
Я покупаю платье без примерки.
Не надо проверять меня на верность.
Я, может быть, не выдержу проверки.
Я, может быть, не выдержу разлуки
И побегу за первым за похожим,
И буду говорить: «Какие руки…»
А он мне будет говорить: «Какая кожа!..»
И буду с ним ходить по ресторанам,
Заказывая очень дорогое,
Довольствуясь мучительным обманом
И письмами тебя не беспокоя.
И это платье розовое, в блестках
Надену и пойду легко и гордо.
Он раздражится, скажет: «Слишком броско».
А я ему скажу: «Пошел ты к черту!»
И он ответит мне такую скверность,
Что даже не хочу запоминать я.
Ведь я-то знаю, что такое верность —
Ночь, музыка и розовое платье.
«Ты звонишь мне с Монмартра…»
Ты звонишь мне с Монмартра.
Для меня – всё равно что с Венеры.
Хотя слышно, как будто
На кухне соседской сидишь.
Дождь почти перестал.
Облетают московские скверы.
Я России не знаю,
А что говорить про Париж?..
Знаю только Москву.
В тёмно-красной потёртой ветровке
Исходила её, в бурых лужах печали топя.
Я любила тебя
На Арбате и на Маяковке.
И пока они есть,
Они помнят меня и тебя.
Я любила тебя
И на Чистых, и на Патриарших…
Слишком дорого это —
Молчать-то, с Монмартра звоня, -
Говори, не молчи.
Мне теперь уже больше не страшно,
Потому что в Москве
Больше некому бросить меня.
«Когда мы будем знамениты…»
Когда мы будем знамениты,
Когда мы встретимся в Брюсселе,
А, может быть, и в Амстердаме
(Не вижу разницы сейчас),
В широкополой чёрной шляпе
Ты улыбнёшься: «Дорогая!
А ты совсем не постарела,
И так же светятся глаза».
И