отбор: оставляло здоровых и сильных, а немощных и больных поедало или сбрасывало со скалы. Да-да, соберутся у какого-нибудь шамана немощные и больные, сидят, ждут своей очереди на лечение, а тут – откуда ни возьмись – какие-то придурки с дубинами. Всех подчистую отлупасят, затем – в обезьянник и без суда и следствия – со скалы. Чтобы эти немощные и больные не культивировали хвори и не распространяли их на все племя. Попробуй поболей в такой ситуации! Вот никто и не болел. А если кого и прихватывал желудок там, простуда или, может, депрессия, хочешь не хочешь, а здоровым прикидывался. И кашлял аккуратненько, и в кусты бегал, пританцовывая, и самое главное: чем хреновее себя чувствовал, тем больше улыбался. А то, не ровен час, вождь присмотрится при-и-истально-при-и-истально: не заболел ли? Не кандидат ли на шашлык или «со скалы»? А хворый ему эдак всем своим видом, дескать: что вы, ваше паханство, не заболел я, радуюсь жизни, чувствую себя великолепнейшим образом! Видите – даже танцую от радости: ля-ля-ля… И – в кусты. Глядишь, без всяких шаманов и выздоравливал. И от простуды, и от желудка, и от депрессии. Или помирал. Такое тоже, конечно, бывало. Нечасто, но бывало. Зато у тех, кто не помер, благодаря лечебному взгляду вождя здоровье было безукоризненным. Да-да, именно благодаря этому универсальному, единственному в то время методу лечения – пристальному взгляду вождя – австралопитеки, неандертальцы и питекантропы отличались отменным здоровьем, пережили длинноногих ящеров, волосатых носорогов, исполинских сколопендр и огромных (размером со свинью) паучищ.
Как по Земле разлетелись недуги
Шли годы… Что годы! Тысячелетия! Человек окончательно встал на ноги, обрел рассудок, надел на себя шкуры, согласно моде текущего века, и даже постригся.
Как-то он взглянул на свое отражение в воде, зарычал и понял: человек – это звучит гордо! А как понял, издал вопль восторга. Хотя вопль получился не очень гордым, человек все же решил больше не падать лицом в грязь, не мудрствовать лукаво и танцевать только от печки. Он также решил, что негоже такое гордое создание, как он, употреблять в пищу. И издал закон: своих – не есть.
Так человек избавился от каннибализма. Завел стада крупных и мелких рогатых скотов и обеспечил себя пропитанием.
Однако, бросив употреблять в пищу друг друга, люди стали болеть. Вовсе не потому, что бедро собрата гораздо полезнее для здоровья, чем ляжка свиньи. Нет. Оно-то, конечно, полезнее… И жирности меньше, и вообще. Но полезнее для того, кто ест. А для того, кого едят, – вреднее. В том смысле, что отсутствие вероятности быть съеденным товарищами и друзьями человечество расслабило. Теперь каждый мог делать что вздумается: спать до последних петухов, опаздывать на охоту, вообще от нее отлынивать и болеть столько, сколько душе угодно. Вождь племени отныне тебе не диагност! Больного человека отдать на шашлык не имеет права! А потому можно себе тихонько в уголке пещеры отдыхать, с вождем не здороваться и даже на него плевать.
Так на Земле появилась демократия.
Но