тустепы. И чем же всё закончилось? Продают Здание, а вместе с Ним продают и мою жизнь. Вместо смычка суют в руки шарманку, открывают в концертной зале злачное заведение, выставляют меня за кулисы, назначают администратором какого-то выскочку, места Скрипок и Виол занимают Вискозы и Целлюлозы, в партере ставят столы со скатертями, вместо пюпитра с нотной тетрадью – меню, вместо стаккато – стаканы, помпозо заменяет попса, стрепитозо – стриптиз, фурьезо23 – курьезы… блевота и мокрота, словом. – Амадей перевел дыхание. Флёр молчал. Папильот продолжил: – Знаете, раньше свистели, выказывая недовольство, теперь свистят – выражая восхищение. Не музыка, а сплошное вибраттто. Этакая икра музыкальная: на зубах лопается, в душе – соленый привкус остается. Что и говорить, сменились времена – пришла мода: скоро будем не бороды, а ноги брить, и носки вместо ночных колпаков на черепа натягивать. Из личностей в личины превращаться – в рафинированное быдло и элегантную кодлу… Заметьте, у них даже не имена сценические, а кликухи какие-то… Были б звезды, а то всё больше блестки дешевые… Впрочем, вам это неинтересно. Так вот, скажите, пожалуйста, можно ли на моем примере утверждать, что я живу и являюсь полноправным хозяином своей жизни? Нет, нет и еще раз нет! Я просто жалкий Амадей Папильот, у которого забрали всё, – нет, не только парик, чулки и сюртук, у меня их, собственно, никогда и не было, – у меня меня украли!.. – с этими словами Папильот надолго припал к пивной кружке.
Сквозь посербыванья слышалось невнятное пение старика. Амадей тихо подвывал фонограммному шлягеру, тягучей нерифмованной субстанцией прилипшему к стенам шалмана, словно плевок:
Они блестяще понимают друг друга:
уютный Флис и прохладная Орга-а-а-нза-а-а-а…
Песенка изредка перемежалась чуть слышными нудными комментариями Амадея: «Эх, дебри, эх, тьма… Здесь флис-органза24 как флюс оргазма… Здесь рожи как гимны, а гимны – как рожи… Здесь каракули выдают за каракуль… Здесь смех кончается слезами – гримасы тут прикрыты лыбой…» И, наконец, громкое: «Здесь триумфальный марш покрылся свистоплясом!!!»
Тем временем Флёру принесли стакан воды и корицу на щербатом блюдечке.
– Сервис… – кивнув на блюдце, ухмыльнулся Амадей Папильот. – Раньше такого бы себе не позволили. А еще «гоблет», «флюте»… Тьфу на вас, не ругаясь… Вот я и говорю, украли, – всех нас у себя же и украли, – Амадей неожиданно трезвым взглядом посмотрел вглубь зала. – Лица – удавиться. Вы знаете, кем раньше были эти набриолиненные мракобесы? Эти рожи-отморожи? Фейс-морды эти? Знаете, есть экземпляры, а есть особи. Так вот это – особи. Ибо раньше, согласен, денег не было, но звучали имена. И какие! – доложу вам. А сейчас – денег куча, а репутации – ноль. И вообще, как можно сегодня еще барщину с оброком платить, а завтра уже десятину собирать? Объясните мне это.
Он указал на столики, стоящие у сцены, на которой бескровная