холоден ветер,
Я знаю, что осень бесстрастна,
Но в темном плаще не узнают,
Что ты пировала со мной
А. Блок
Это было время, когда стихи перестали существовать, вернее они еще оставались в этом мире, в памяти тех, кто недавно упивался ими самозабвенно, разве можно было о них и о том благословенном времени забыть.
Но все они, брошенные в кошмар мятежа, и не понимавшие как там оказались, все еще не могли поверить, что оно, то их счастливейшее время не вернется больше никогда.
Они бродили по городу, наполненному теперь не только Двойниками, Мертвецами и Призраками, но еще и пламенем вполне реальных костров, в которых и сгорала вся их счастливая и такая беззаботная жизнь.
Она знала, что из маскарада, от которого во сне, счастливом и безмятежном сне кружилась голова, она перенеслась в чудовищный мир призраков и грез, где слышались реальные выстрелы. И то, что пули не задели пока ее гибкое тело, не прошили его насквозь – это была только странная случайность, счастливая или ужасная, как знать, ничего в этом мире нельзя больше знать наверняка. А уж актриса тем более не знала.
Ей казалось несколько лет назад, что все для нее завершилось тогда, когда ушел юный ее и любимый поклонник.
Сергей никогда не был красноречив, но тогда краткости его мог позавидовать только немой:
– Я ухожу, не надо, не говори ничего.
И все, никаких объяснений и страданий.
Никто бы не поверил, но она рыдала несколько дней, не выходя из маленькой квартиры, ничего не ела и не пила.
А потом взглянула на себя в зеркало, ужаснулась, но заставила рассмеяться, ведь она была великолепной актрисой. И еще раз убедилась, что талант, в отличие от вероломного любовника, никуда не исчезает.
Пришла подруга, которая ничего не заметила. Хорошо, что она опомнилась и привела себя в порядок раньше, и стала верещать о поэтическом вечере:
– Пошли дорогая, мне неудобно без приглашения, а вы были знакомы и даже дружны.
Она говорила о знаменитом поэте, о котором Натали успела позабыть совсем, как странно. О нем помнили все, а она имела дерзость и тогда отвергнуть его любовь, и теперь не думать о нем.
Но подруге актриса ничего не сказала, потому что та все равно ей не поверит. Но это правда.
Он в своих стихах, в которых никто никогда ничего не поймет, конечно, совсем о другом мир возвестил:
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать тебя в венце,
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?
Она ругала его тогда, она пришла в почти настоящую ярость, хотя тогда надо было репетировать Медею, и она очень долго добивалась высшего накала страстей, и сама не смогла бы с уверенностью сказать, что там было истинным гневом, а что только игрой.
Он смущенно молчал. Наталья подумала о том, как она выглядит в гневе, так же прекрасна, а что если безобразна? Все внутри похолодело.
А он уже говорил о том, что