я послушаю.
– Лучше вот посмотри русскую транскрипцию, – предложила Рита. Вытащив из кармана лист со словами, составленными из букв русского алфавита, она вручила его Щеглову. Тот развернул. На его лице возникла растерянность.
– Любопытно!
Все поднялись. Подошли взглянуть. И молчали долго.
– Это средневременной арамейский, – прервала, наконец, молчание Малика, утерев хлюпающий нос. Щеглов раздражённо скосил на неё глаза.
– Ты-то почём знаешь?
– Я много раз смотрела «Страсти Христовы». Он ведь на арамейском, с субтитрами. Это – тот же самый язык.
– Так переведи, – предложил, садясь, Мишка Шульцер. Инга и Веттель также вернулись на свои стулья, глядя на Малику.
– Не могу, – покраснела та, присаживаясь на корточки, чтобы погладить собаку, – слов, которые я запомнила, нет на этом листочке. Но в фильме точно были слова, которые на нём есть!
– Да ты просто гонишь, – досадливо скривил рот Щеглов, – хорошо, допустим, что ты права. Это – арамейский. Но почему именно средневременной арамейский? С чего ты это взяла?
– Так у меня мама – филолог! Я сто раз слышала от неё, что во времена Иисуса Христа использовался средневременной арамейский.
Вновь воцарилось молчание. Веттель медленно набивал косяк. Розовая Инга с кружащейся головой и ленивый Мишка с твёрдым, как скала, взглядом пытались что-то сказать друг другу глазами, и дело шло у них к пониманию. Тишка вдруг облизал курносый нос Малики. Та хихикнула.
– Если так, то надо зайти на форум лингвистов и скинуть им этот текст, чтоб перевели, – предложил Щеглов, вернув Рите лист, – едва ли они откажутся.
– Так и сделаю.
Поднимаясь, Рита прибавила:
– Пойду к Клер.
Ответом был дружный хохот.
– Сходи, сходи к своей Клер, – промяукал Веттель, сделав затяжку до черноты в голубых глазах, она сейчас всё, пожалуй, переведёт тебе без лингвистов! Она сейчас хороша.
Всем стало ещё смешнее. Прежде чем выйти, Рита достала из холодильника полкило останкинской колбасы, купленной Щегловым, и отдала её Тишке. Тот вполне благосклонно принял подарок.
Глава двенадцатая
Грабёж среди бела дня
Клер была самой настоящей француженкой. Парижанкой. Русский язык она в совершенстве знала благодаря родителям – знаменитым специалистам по русской литературе, истории и культуре. Они отправили дочь учиться в Москву, в прославленный театральный ВУЗ под названием «Школа-студия МХАТ». Красивая девушка поступила с первого раза, однако через полгода также вдруг приобщилась к великой русской культуре во всей её красоте. Проще говоря, начала пить водочку. По душе ей также пришлись наркотики средней тяжести. За прогулы и аморальное поведение в конце третьего курса её из ВУЗа отчислили и погнали из общежития. Помотавшись месяц-другой без вида на жительство да с просроченной визой по чердакам, подвалам, вокзалам и ублажив почти всех ментов города-героя Москвы, дабы избежать депортации, потому как к родителям